Авария на Чернобыльской АЭС произошла 26 апреля 1986 года. Последствия от взрыва были очень серьезными, но ситуация была бы куда более трагической, если бы не действия ликвидаторов, которые уже к ноябрю 1986 года возвели над четвертым энергоблоком бетонный саркофаг. О том, как происходила ликвидация последствий Чернобыльской аварии, корреспонденту "Ленты.Ру" рассказал один из участников тех событий, полковник в отставке, профессор, доктор философских наук Иван Андреевич Климов.
В июле 1986 года мы с женой уехали в отпуск. Плавали на корабле "Юрий Гагарин" по маршруту Москва - Ленинград - Ульяновск - Москва, это был такой плавучий дом отдыха. После возвращения уехали на дачу. Как-то под вечер я гулял со своим внуком, и вдруг ко мне подходит подполковник из моего отдела - он специально приехал на дачу и отыскал меня. Говорит: "Иван Андреевич, вам приказано завтра в 8 часов утра быть на работе". Я говорю, что я в отпуске, и спрашиваю, а что, собственно, случилось. Он отвечает: "Говорить не разрешают, но я вам все равно скажу: вас направляют в Чернобыль. Садитесь в машину - и поехали". Я уговорил его меня вот так сразу не увозить, чтобы не пугать домашних, вернулся на дачу и в ту же ночь уехал в Москву.
На следующий день - это было первое августа - прихожу на работу, и мне сообщают: "Вы назначены начальником такого-то отдела в такой-то институт. Надо пройти инструктаж". Я его прошел, сразу же сел на поезд и второго числа в первой половине дня уже был в Чернобыле.
Выбор пал на меня, потому что я пять лет служил в Главном политическом управлении армии (ГлавПУРе). А потом в декабре 1985 года меня назначили начальником отдела философских проблем, проблем войны и армии в Институт военной истории. И после катастрофы, примерно в мае, Генеральный штаб, Главное политическое управление и Главный штаб Гражданской обороны приняли решение создать Всесоюзный научно-исследовательский институт гражданской обороны в городе Овруч, который находится примерно в 130 километрах от ЧАЭС. Институт был необходим для того, чтобы курировать все действия по устранению последствий аварии.
В 30-километровую зону вокруг станции были стянуты войска - в общей сложности, собрали 57 тысяч человек. Это были части противоатомной и противохимической защиты, какие-то технические части, связанные с безопасностью - их все укомплектовали по штату военного времени и направили в Чернобыль. Военные должны были ликвидировать последствия взрыва, но до сих пор все готовились, в основном, к взрыву атомной бомбы, а как устранять последствия атомной катастрофы в условиях мирной жизни, никто толком не знал.
В нашем научном институте было создано несколько управлений: по воздуху, по растительному и животному миру, по земле, по подземным водам и так далее, и специалисты изучали ситуацию и разрабатывали тактику работ для военнослужащих. Главной задачей было оценить последствия аварии, измерить, где, что и насколько заражено, и выработать рекомендации по устранению последствий, снижению их влияния на землю, людей, животных и растения.
Кроме того, в рамках института был создан специальный отдел морально-психологического состояния личного состава. Сначала им руководил мой товарищ, тоже из Института военной истории, а потом отдел возглавил я. Вообще, руководители и личный состав ликвидаторов сменялись очень часто, потому что срок пребывания в районе ЧАЭС был определен в два месяца. Также сроки регулировались по количеству набранных человеком рентген - каждый ликвидатор ходил с индивидуальным счетчиком, и как только добирал до 20 рентген - человека отправляли домой, даже если он там два месяца еще не пробыл. Правда, когда я там был, норму подняли до 25 рентген.
Итак, второго августа я и мои будущие коллеги приехали в зону ЧАЭС. Первая смена нам рассказала, какая там обстановка, что они сделали, что еще надо сделать, какие меры безопасности нужно соблюдать и так далее, и уехала вечером того же дня. Нам хотели выделить бронетранспортер, чтобы мы на нем объезжали войсковые части. Но стоял август, жара, и внутри БТР было просто невыносимо, так что мы стали просить машину. Начальство сначала сопротивлялось, но потом выделило нам УАЗик или ГАЗик, я уже не помню. Машина, правда, была в зоне ЧАЭС уже давно, и в ней нормы радиоактивности были превышены в несколько раз.
Все два месяца мы ездили по воинским частям. В первую очередь, нам нужно было решать две проблемы. Первая была связана с тем, что военнослужащие очень боялись ехать в Чернобыль. Руководство страны скрывало информацию о положении на ЧАЭС, а западная пресса, напротив, вовсю муссировала различные слухи и преувеличивала опасность. И нашей первой задачей было успокаивать людей и сообщать им реальные данные об обстановке, которые я узнавал в институте. Мы просили военных: "Домой будете писать - не пугайте, потому что вместо вас будут призывать других людей, и не нужно для них преувеличивать опасность".
Кроме того, мы выступали с лекциями, писали работы, разоблачающие, как тогда говорили, буржуазную пропаганду и разъясняющие реальное положение дел. В нашем распоряжении была типография в Киеве, где мы печатали соответствующую литературу - различные информационные брошюры. Приходилось постоянно ездить по частям - за исключением нескольких первых суток я ни разу не спал две ночи подряд в одном месте. Военные из частей жили в палатках - бараки только потом начали строить.
Вторая проблема была, как ни странно, противоположна первой. Человек приезжал в Чернобыль, он был напуган, ждал какой-то суеты, шума, а там было жаркое лето, лес, тишина, покой, красивая природа. И люди успокаивались и переставали бояться. Они начинали пренебрегать всеми средствами защиты и очень быстро набирали 25 рентген, так что их приходилось отправлять домой не через два месяца, а, скажем, через месяц или даже через три недели.
Помимо оказания общей психологической поддержки, мое подразделение принимало участие в расчистке третьего энергоблока, который располагался рядом с аварийным четвертым. После взрыва на крышу третьего блока и на трубу попало очень много различных бетонных и железных радиоактивных обломков, которые нужно было убирать. Уровень радиации на крыше третьего энергоблока был очень высоким, поэтому пробыть там можно было совсем недолго, и действия каждого ликвидатора тщательно планировались.
Делалось это так. Крышу фотографировали с вертолета, с очень близкого расстояния, и на снимках обозначали все, что там лежало - каждый камень, каждую железку, весь мусор. Недалеко от энергоблока рисовали схему крыши в натуральную величину с указанием всех предметов. Ликвидаторы тренировались на этой площадке - для каждого человека был намечен свой обломок, который он должен был взять и выбросить в отведенное место. На всю операцию давалось не то 70, не то 80 секунд - за это время предельные 20 рентген получить в защитном костюме было нельзя, но все равно доза была порядочная.
Принимать участие в разборе завалов на крыше никого не заставляли - это было добровольное мероприятие. Но желающих было очень много. Уже наступала осень, и мужчинам, которые приехали в Чернобыль, нужно было заготовлять на зиму корм, картошку, овощи, поэтому они все спешили домой. И многие решались участвовать, чтобы побыстрее уехать. Хотя многие шли туда из чувства патриотизма.
Когда ликвидаторы уже после тренировки готовились лезть на крышу и одевались, мы всегда стояли рядом, провожали их, пожимали им руки, желали всего доброго, успешно выполнить задание, всячески воодушевляли. И когда они возвращались, непременно встречали их с теплыми словами, обнимали и так далее. Практически как космонавтов.
Вообще, все работы хорошо планировались, бардака не было. Стратегию действий разрабатывали военные инженеры и ученые из Академии, в том числе Анатолий Петрович Александров, который проектировал реактор. Все они жили рядом со станцией, пока велись работы.
Хотя некоторая безалаберность в организации, конечно, присутствовала. 30-километровую зону вокруг станции обнесли проволочным заграждением и даже, по-моему, пустили по нему ток, чтобы внутрь никто не проходил и зараженные животные наружу не выбегали. Когда мы в зону проходили, то полностью переодевались, тщательно мылись в бане. И перед выходом тоже. Внутри зоны вдоль дороги была организована стоянка техники, где стояли машины (в основном, автомобили и бронетранспортеры), которые были сильно загрязнены и фонили. Настоящее кладбище техники.
Мужики, которые по зоне на машинах ездили - их много было, особенно когда начали строить саркофаг - заприметили эту стоянку и, как только у кого-то что-то ломалось, подъезжали туда, снимали с фонящих машин и ставили на свои. Сейчас это кладбище уже практически полностью растащили.
В нашу смену никто из ликвидаторов не погиб. Есть статистика, что при устранении последствий аварии умерло около 30 человек, но в основном это были пожарные - те, кто был на ЧАЭС сразу после взрыва, когда еще не было приказа про 20 рентген и вообще других мер безопасности. Строгие нормы ввели уже после того, как опомнилось московское начальство. Другое дело, что люди болели и умирали уже после возвращения из Чернобыля.
Я сам за время смены получил 17 рентген. Излучение возле АЭС ощущалось буквально физически. В ушах был какой-то неприятный шум, гудение, иногда их даже закладывало, и в районе висков были странные ощущения. Все это чувствовалось постоянно, но внутри 30-километровой зоны усиливалось.
Вообще, всем чернобыльцам были положены оплачиваемые отпуска каждый год, путевки в санаторий, денежные выплаты. Но в 2007 году почти все льготы отменили, оставили только выплаты - кажется, сейчас это что-то около 700 рублей в месяц. Сразу после того, как мы вернулись с ЧАЭС, нас поставили на учет в поликлиниках, завели карточки и каждый месяц мы проходили медицинские обследования. А потом постепенно - где-то через год - о нас забыли.