Расходы на угрозы Российская армия пока не готова к наиболее вероятным формам конфликтов

Госпрограмма вооружений на 2011-2020 годы уже стала самым дорогим инвестиционным проектом России — впрочем, на инвестициях в безопасность экономить не следует. Куда более интересен вопрос эффективности таких расходов и их соответствия существующей картине угроз.

Ядерный приоритет

Российские военные расходы имеют несколько категорий приоритетности, в соответствии с которыми исполнение тех или иных статей может быть отложено в случае нехватки средств в бюджете. Официально эти приоритеты никогда не закреплялись в публичных документах, однако их иерархия достаточно легко устанавливается по заявлениям руководства страны и анализу поставок новой техники и вооружения в войска.

Безусловным приоритетом в текущей госпрограмме вооружений пользуются стратегические ядерные силы (СЯС), расходы на которые делятся между тремя видами Вооруженных сил России: РВСН, военно-морским флотом и ВВС. Точные пропорции неизвестны, по доступной информации, планируемые расходы на СЯС в общей сложности составляют около двух триллионов рублей, в том числе один триллион — на перевооружение РВСН, и второй — на модернизацию морских стратегических ядерных сил и дальней авиации ВВС России.

Вслед за СЯС высшим приоритетом пользуются расходы на воздушно-космическую оборону и ВВС, суммарно составляющие около восьми триллионов рублей — по четыре триллиона в каждой категории. Следующую ступень занимают расходы на обновление сухопутных войск и ВДВ, которые должны составить около 2,6 триллиона рублей, и наконец, замыкают список приоритетов расходы на силы общего назначения ВМФ России, стоящие дороже всего — более четырех триллионов рублей, но одновременно и наименее защищенные на случай секвестра бюджета.

Такая расстановка приоритетов определена действующей военной доктриной, которая в списке основных военных опасностей на первое место ставит угрозы, связанные с расширением НАТО и ростом влияния альянса близ границ России. Реакция на эти угрозы требует, в первую очередь, поддержания стратегического ядерного потенциала, в том числе и с учетом возможного прогресса противоракетной обороны. Этим же определяются и приоритетные расходы на наращивание возможностей собственных сил воздушно-космической обороны и ударных возможностей военно-воздушных сил.

Вместе с тем при всей кажущейся оправданности этих расходов на фоне резкого обострения отношений с НАТО оправданность «ядерного приоритета» вызывает сомнения.

«Мы по-прежнему готовимся к “большой войне” со странами НАТО», — пояснил «Ленте.ру» военный эксперт, полковник запаса Виктор Мураховский, в прошлом — офицер Генштаба. «Я полагаю, что наши расходы на воздушно-космическую оборону и стратегические ядерные силы пользуются неоправданно высоким приоритетом, то же самое касается и ВМФ, где ракетно-ядерная компонента развивается в ущерб силам общего назначения», — добавил он.

Большое будущее малых войн

Причина такого взгляда со стороны Мураховского и ряда других экспертов становится ясна, если принять во внимание прогнозы развития военных угроз в ближней и среднесрочной перспективе. При всем охлаждении отношений с НАТО и грозной риторике с обеих сторон прямое столкновение России с альянсом остается предельно маловероятным: военный конфликт, могущий завершиться гибелью современной цивилизации, не входит в планы ни одной из сторон.

При этом угрозы, связанные с перспективами локальных войн по периметру границ России продолжают нарастать, в том числе и в связи с ухудшением отношений между Россией и НАТО: «прощупать» оппонента на прочность, организовав ему очередной локальный конфликт — обычная практика холодной войны, и возможность втягивания России в такой конфликт исключать нельзя.

Оставляя в стороне Центральную Азию, чью потенциальную конфликтогенность в последние годы не исследовал только ленивый, можно обратить внимание на войну, разгорающуюся прямо здесь и прямо сейчас на востоке Украины. Опасность для России быть непосредственно втянутой в этот конфликт предельно высока, и готовность к нему, к сожалению, можно определить как недостаточную, несмотря на весь очевидный и несомненный прогресс в оснащении Вооруженных сил России, достигнутый в последние пять-семь лет. Отмечаемый всеми рост оснащенности СЯС, военно-воздушных сил, сил ВКО, к сожалению, дает крайне малый эффект в локальных конфликтах, если не считать армейской и фронтовой авиации. Основная же нагрузка в подобных конфликтах ложится на части и соединения сухопутных войск и ВДВ, где доля современных вооружений пока не превышает 20%, при этом многие серийные системы не отвечают условиям современных локальных войн.

Особенно это касается бронетехники — российские сухопутные войска по-прежнему не имеют достаточного количества боевых бронированных машин, способных эффективно действовать в условиях минной войны, характерной для локальных конфликтов. На практике это будет означать неизбежный рост потерь при каждом очередном подрыве на мине/фугасе, с соответствующим ростом цены войны — прежде всего, в психологическом плане.

То же касается индивидуального оснащения военнослужащих: продемонстрированный в Крыму уровень снаряжения «вежливых людей» хотя уже и не является экзотикой, но пока еще не стал и стандартом для всей армии, и за недостаточность этого оснащения в случае конфликта с втягиванием в него линейных частей сухопутных войск снова придется платить жизнями. Наличие при этом на экспериментальных полигонах перспективных образцов бронетехники и средств снаряжения будет крайне слабым утешением.

Перемена мест слагаемых

Между тем ответ на вопрос «что делать?» есть. Менять «сумму» — то есть закрепленную в доктрине иерархию военных опасностей и связанную с ней неофициальную градацию приоритетов госпрограммы вооружений — никто не будет. Однако маневрирование в пределах этой суммы представляется вполне возможным.

Прежде всего речь идет о расходах на оснащение военно-воздушных сил. Производство в настоящее время для ВВС одновременно трех типов боевых вертолетов, фронтового бомбардировщика и трех типов многоцелевых истребителей, без учета прочей техники, кажется неоправданным с военной точки зрения и представляет собой скорее средство поддержания промышленности за счет военных расходов. Сокращение номенклатуры производимых для ВВС изделий, даже без уменьшения объемов закупок, уже само по себе могло бы позволить сэкономить значительные средства. Еще большие средства могли бы быть сэкономлены за счет сдвига части программ «вправо», с временной их заменой в виде модернизации остающихся в строю машин советской постройки, тем более что вполне успешные варианты модернизации большей части техники ВВС уже испытаны и во многих случаях осуществлялись серийно.

То же самое касается расходов на стратегические ядерные силы. В этом и следующем годах, в частности, планируется закладка четырех стратегических ракетоносцев проекта 955А, стоимость которых, по сравнению с головным «Юрием Долгоруким», обошедшимся почти в тридцать миллиардов рублей, возросла, по некоторым данным, более чем вдвое. Растягивание сроков закладки этих ракетоносцев с 2014-2015 на, условно, 2014-2018 годы, позволило бы, за счет переноса расходов, значительно повысить в этот период оснащенность сухопутных войск. Потенциал морских стратегических ядерных сил при этом можно было бы продолжать поддерживать за счет модернизации имеющихся ракетоносцев проекта 667БДРМ «Дельфин», цена которой многократно меньше.

Вместе с тем воплощение этих планов в реальность вряд ли возможно. Причина достаточно проста: Политика в области производства вооружений продолжает определяться не столько требованиями военных, сколько лоббистским потенциалом промышленности, совокупный политический вес которой сегодня выше, чем у министерства обороны.