Война приходит без приглашения Прекращение диалога России и НАТО грозит миру крупнейшей военной катастрофой

Отношения России и НАТО можно охарактеризовать как полноценный всеобъемлющий кризис: предновогодний брифинг замминистра обороны России Анатолия Антонова констатировал практически полное прекращение контактов между Россией и альянсом. История взаимоотношений Москвы с Брюсселем и Вашингтоном знала и худшие страницы, однако еще никогда кризис не сопровождался такой деградацией сигнальной системы.

Когда горячей линии недостаточно

За десятилетия холодной войны было создано немало страховочных средств и механизмов, дававших человечеству шанс в случае обострения обстановки, остановиться на каждом очередном этапе скольжения в ад, поразмыслить и обменяться мнениями с оппонентом. Среди самых знаменитых порождений того века — созданная в 1963 году после Карибского кризиса горячая линия между Вашингтоном и Москвой: сначала телетайпная, потом телефонная система обмена сообщениями.

Сегодня, проблема, однако, не в горячей линии — она никуда не делась, и хочется надеяться, сможет выполнить свое предназначение в момент, когда и если часы большой войны покажут «без тридцати секунд полночь». Проблема, нараставшая все последние 20 с лишним лет после распада Варшавского договора а затем и Советского Союза, — в утрате чувства ценности диалога. 2014 год не стал исключением, лишь подчеркнув давние тенденции, но отнюдь не переломив их.

Отказ от диалога с Москвой как средства обеспечения безопасности был характерен для НАТО уже в 90-е — когда без учета мнения России перекраивались карты Восточной Европы и запускался процесс расширения альянса. Эта тенденция продолжилась и в 2000-х годах, с односторонним выходом США из договора по противоракетной обороне и началом развертывания системы ПРО США с прицелом на последующее расширение. Она стала угрожающей с того момента, как речь зашла о возможном приеме в НАТО и других республик бывшего СССР вслед за странами Балтии, параллельно с нарастающим отсутствием взаимопонимания между Россией и Вашингтоном относительно архитектуры безопасности в других ключевых регионах, включая Ближний Восток.

Нельзя сказать, что процесс был исключительно поступательным — в 2001-2004 годах Москва и Вашингтон нашли общий язык на фоне действительно общих угроз в глобальной войне с терроризмом. Этот период, однако, закончился обострением вокруг планов развертывания системы ПРО США в Европе и включения в состав НАТО Грузии и Украины, отягощенных приходом к власти в обеих странах откровенно антироссийских лидеров — Михаила Саакашвили и Виктора Ющенко. Пик первого обострения — мюнхенская речь Владимира Путина, а затем и «война 888», однако приход к власти в США Барака Обамы дал надежду на изменение ситуации. В случае с Грузией ее действительно удалось изменить — сегодня отношения России с Абхазией и Южной Осетией не мешают постепенному восстановлению нормальных деловых связей с Тбилиси.

В определенный период 2009-2011 годов, на фоне успешного заключения договора о СНВ, нормализации ситуации после Августовской войны 2008 года и общего настроения «политики перезагрузки», многим (автору этой статьи, в том числе), казалось, что негативный сценарий можно переломить, найдя общий язык, как минимум оттолкнувшись от общих проблем. Первые тревожные сигналы прозвучали на фоне ливийского и сирийского конфликтов. События на Украине похоронили «перезагрузку» окончательно.

Наиболее опасным представляется даже не само наличие противоречий — обычное между любыми более-менее крупными субъектами, а принципиальная позиция относительно их обсуждения, причем это касается как собственно США, так и общей позиции альянса. Так, Вашингтон воспринимает проблему ПРО исключительно как собственную прерогативу, которую он готов обсуждать лишь с ближайшими союзниками. Еще с меньшим числом собеседников в США готовы обсуждать вопрос развертывания неядерных стратегических систем вооружения — от крылатых ракет морского и воздушного базирования до разрабатываемых систем быстрого глобального удара (PGS, Prompt Global Strike).

С точки зрения Брюсселя, исключительно внутренним делом являются вопросы расширения НАТО, равно как и вопросы вмешательства альянса в тот или иной конфликт. В итоге все остальные — и Россия в том числе — могут либо соглашаться с решениями Вашингтона и Брюсселя (и это их выбор), либо не соглашаться (и это опять же выбор и проблема тех, кто не соглашается).

Тени забытых реальностей

Проблема, и уже для всего мира, заключается, однако, в том, что подобный подход неизбежно встречает противодействие. И тогда уже другой стороне приходится определять свое отношение к шагам оппонента, будь то активизация (обоюдная) полетов боевой авиации над нейтральными водами и близ границ, поставки оружия в Сирию, проектирование и запуск в серию новых ракетно-ядерных систем, наконец — присоединение Крыма.

Здесь можно констатировать утрату, в том числе, привычного значения предупреждающих сигналов во взаимоотношениях Москвы и НАТО. Сложная система таких сигналов, от дипломатических нот и визитов боевых кораблей в нужные порты в нужное время до вполне конкретных демонстративных шагов, включая военные поставки и перемещения войск, внезапно оказалась полностью девальвирована: разница в реакции заключается лишь в тональности материалов СМИ, однако побудить США отказаться от тех или иных действий теперь может, судя по всему, лишь прямая угроза военного столкновения, к которой стороны были очень близки в 2008 и 2014 годах на фоне грузинских и украинских событий соответственно.

Что служило окончательным сигналом о готовности к силовому решению — развертывание сил флота, повышение готовности стратегических ядерных сил, или, как сообщают иные источники, подача боевых противокорабельных ракет к бомбардировщикам дальней и фронтовой авиации на авиабазах в европейской части России, или, возможно, все эти меры вместе — мы вряд ли скоро узнаем, однако сам факт того, что Россия и НАТО все чаще оказываются на грани столкновения, не может не внушать опасений.

Судя по всему, чувство страха перед большой войной, при этом, возможно, ядерной, на Западе либо утрачено, либо старательно подавлено. Большая часть доступной гражданам публицистики по вопросу говорит скорее о невозможности войны в условиях, когда коммерческие интересы российских элит тесно связаны с Западом, но история дает массу примеров того, как надежды на мир в силу плотных связей оказывались тщетными. И самый громкий такой пример — Первая мировая война, которой действительно в той конфигурации никто не хотел и которая действительно с определенного момента стала неизбежна.

Рост ставок

Цена неизбежности, впрочем, может быть разной. Для Первой мировой (и выросшей из нее Второй) — это десятки миллионов человеческих жертв и крушение европейской цивилизации в ее привычном понимании. Сегодня, когда обмен ядерными ударами может исключить из числа живых сотни миллионов человек в первые же сутки и выставить общий счет на миллиарды жизней и крушение цивилизации как таковой, цена неизмеримо выше.

В те годы, когда возможные последствия ядерного конфликта были впервые осознаны, общий язык между собой смогли найти две сверхдержавы, каждая из которых претендовала на абсолютную моральную правоту и роль лидера для всего человечества. Вместе с тем у руля в обоих случаях стояло поколение, непосредственно заставшее Вторую (а отчасти и Первую) мировую войну. Сегодня непосредственная память о том опыте утрачена, и, возможно, один из результатов этого — постоянная игра на повышение. Любое отступление оппонента рассматривается как повод занять освободившуюся позицию, а угроза ответа воспринимается, скорее, как элемент игры: понимание войны как реальной угрозы утрачено — особенно на Западе, где большая война за редкими исключениями никогда не составляла часть общенациональной памяти.

Постепенная деградация отношений в итоге привела к тому, что словесные формулы, сопровождающие весь политический процесс, потеряли какое-либо значение. Российская публика (в том числе и лица, принимающие решения) уверена во лжи западных лидеров, когда те говорят, что расширение НАТО или развертывание ПРО не несет угрозы для России. Справедливо и обратное: на Западе крайне подозрительно относятся к любым заявлениям российских лидеров о том, что российские военные меры преследуют исключительно цели укрепления собственной безопасности. Обстановку можно было бы назвать патовой, но, в отличие от шахматного пата, она не статична.

Реальность последствий Карибского кризиса была осознана в «черную субботу» 27 октября 1962 года, когда над Кубой сбили самолет-разведчик ВВС США U-2 и обстреляли несколько других самолетов. Где и когда будет осознана реальность нового кризиса, разворачивающегося постепенно, но прямо здесь и прямо сейчас, — сказать сложно.