19 мая сторона обвинения по делу «Оборонсервиса» отказалась обжаловать приговор Евгении Васильевой. Сразу после ареста Васильева попросила в камеру новый матрас и пилочку для ногтей, но получила отказ. Какие условия создают для очень важных персон в этом СИЗО? С какими неудобствами и лишениями столкнулась Васильева? Ответы на эти и другие вопросы — в монологах бывших узниц «Печатников». Эту статью мы включили в число лучших публикаций 2015 года. Другие лучшие материалы можно посмотреть пройдя по этой ссылке.
Татьяна Сухарева:
У привилегированных лучше условия. У них больше времени на прогулки и лучше камеры. Они сидят не как все — в «виповских» условиях. В больших камерах на 40 мест есть четыре одноэтажные кровати. Их называют «Рублевка». Там располагаются старшие, к ним приближенные и «старосиды».
Атмосфера в СИЗО, конечно, гнетущая. Люди понимают, что, попав туда, человек фактически обречен на обвинительный приговор. Обращение дежурных очень грубое. Стараются максимально унизить человеческое достоинство. В одной книге я прочла, что истинная цель концлагерей — это ампутация личности человека. Тем же самым занимаются в СИЗО. Особенно зверствовала одна сотрудница. Применяла физическое насилие. У нее кличка Рысь. Как-то она прогнала камеру через гинекологическое кресло в поисках телефона. Гинеколог намеренно причиняла женщинам боль. Одна девушка не выдержала и укусила смотрительницу.
Для тех, кто привык к комфортным условиям, у кого были секретарша и водитель, попасть на тюремную шконку — удар для психики, и он без ответа не останется. Тут две крайности — либо человек уходит в борьбу, либо личность полностью подавляется. Бывают самоубийства.
Васильеву сделали «козлихой» отпущения в данной ситуации. На нее повесили все, пока остальные благополучно гуляют на свободе. Я считаю, что Васильеву надо благодарить за то, что она заговорила о матрасе. Там действительно реберные шконки, и на них лежит тончайший матрас. Этим матрасам не по четыре года, как пишут работники ФСИН, а все полвека. После каждого арестованного матрас подвергается прожарке и становится тоньше. Лежать на нем невозможно — болит все.
Самое тяжелое в СИЗО — это даже не унижения и физическое насилие, а информационный вакуум. Ты не знаешь, что происходит на воле, что происходит с твоим делом, как твои близкие себя чувствуют. То, что тебе уже невозможно рассчитывать на оправдание и возврат к нормальной жизни, в семью, в общество. Годы, проведенные в тюрьме, вычеркнуты из жизни.
Показ мод «Преступная женственность или красота вне закона» в СИЗО № 6
Фото: Денис Вышинский / «Коммерсантъ»
Инна Жоголева:
Для нормального человека, который живет полноценно в социуме, пребывание в СИЗО в принципе не может быть комфортно. Есть такая категория, которая специально заезжает на зимовку, — так называемые «подснежники» — люди, у которых нет нормального жилья. Нужно понимать, что это закрытое пространство. Доверять никому нельзя, свои переживания лучше держать при себе. Ты постоянно под контролем, и в любой момент эта информация может быть использована против тебя.
Есть разные камеры: общая на сорок человек, так называемые «спецы» на четыре человека, несколько камер на 12 человек и одна на восемь. В «спецы» обычно попадают лица, вызывающие какой-то общественный резонанс, или бывшие сотрудники правоохранительных органов. Или изолируют особо отличившихся, кого нельзя держать в общей камере. В маленьких камерах нет душа. Четырехместные — всего 12 с небольшим квадратных метров, там даже и двигаться негде. Летом снимают часть окон, вентиляторы ставят, но они не спасают. Духота ужасная. Зимой, если камера расположена неудачно и что-то с отоплением, в постель лечь невозможно. Используют пластиковые бутылки как грелки — в них наливают кипяток и себе подсовывают, чтобы хоть как-то согреться.
Женщины стараются запрещенные предметы не хранить. Девчонки много вяжут. Спицы и крючки не разрешены — делают сами. Спицы — из стержней для ручек, крючки вытачивают из зубной щетки. Нитки берут, распуская свитера, которые передают родственники. Стеклярус снимают и используют для аппликаций и узоров всевозможных. Шикарные сумки шьют из старых джинсов. Чтобы подстричься, что-то распороть или сделать маникюр, из одноразовых станков вытаскивают лезвие, так называемую «мойку». Это все прячется или уничтожается. Некоторые глотают эти лезвия.
Бывает, что у людей нет поддержки с воли. Вообще никакой. Человек понимает, что ему нужно как-то облегчить свое пребывание здесь, и начинает искать способ подработать. «Покупают» чужие дежурства за сигареты, за чай, за сладкое или продукты. Кто-то вяжет на заказ, кто-то рисует, кто-то стиркой себя обеспечивает. Поскольку цветные ручки не разрешены, цветные карандаши — тоже, рисуют простым карандашом и используют косметику — тени — для разукрашивания. В рабочем отряде есть возможность участвовать в художественной самодеятельности, есть конкурсы, праздники, готовят показательные выступления и спектакли. Если захотеть, всегда найдется способ обеспечить себя едой, своим трудом. Ничего здесь предосудительного, я считаю, нет.
Женский следственный изолятор № 6, Москва
Фото: Дмитрий Лебедев / «Коммерсантъ»
Светлана М.:
Единственная привилегия для особых арестантов — это содержание в 12-местной камере. К этой категории относятся не только бывшие судьи, следователи, прокуроры, но и бывшие пожарные, гаишники, охранники, сотрудники ФСО, участники боевых действий в Чечне, например.
Если Васильева не относится к бывшим сотрудникам правоохранительных органов, то по правилам она должна быть в обычной камере, где максимальное количество коек — 40. Или же она может находиться в «спецах». Там условия очень строгие, никаких вольностей. Руководитель этого учреждения Кириллова понимает, что к ней приехала некая «бомба». Она пытается сбалансировать ситуацию, чтобы не было никаких эксцессов. Такого человека сажать в общую камеру — значит, получить некие проблемы. Гораздо проще для руководства СИЗО просто посадить ее отдельно, пока она не уедет на этап. Найдется масса неадекватных людей, которые могут начать выяснять отношения или драться. Проблемы тут создает не администрация.
Одна из основных проблем этого СИЗО — переполненность. И с этим руководство сделать ничего не может. В итоге людей кладут друг на друга в коридоре на раскладушках. Матрас меняется очень просто. Для этого санкция начальника тюрьмы не нужна. Когда кто-то убывает на этап или домой, его сокамерники вынимают из этого матраса всю вату и закладывают в свои. И вот этот тощий матрас уходит на склад. Плохая еда — это миф. Люди, привыкшие довольствоваться малым, не жалуются. Для тех, у кого есть поддержка родни или возможность купить что-то дополнительно, никаких проблем не возникает.
Женский следственный изолятор № 6, Москва
Фото: Дмитрий Лебедев / «Коммерсантъ»
Айгуль Махмутова:
Я бы не сказала, что условия содержания в изоляции являются исправительными. Там нарабатываются всякие связи. Человек очень часто там озлобливается, а не раскаивается в совершенном преступлении.
Чтобы поехать в суд, будят в пять утра, в шесть выводят в так называемую «сборку» — комнату не больше 20 квадратных метров, где ты находишься часов до десяти-одиннадцати, пока не приедут машины и не заберут в суды. После суда привозят в «Матросскую тишину», где уже всех собирают и развозят по изоляторам. В камеру попадаешь в лучшем случае после полуночи. Если суды проходят каждый день, у человека нет возможности к нему готовиться. Отсутствует право на восьмичасовой сон.
Передачи очень сильно ломали. Это делается ради безопасности. Колбасу, яблоки кромсают. Получается, что продукты, которые родственники передают на месяц, нужно съесть максимум за неделю. А в магазине СИЗО цены были в два-три раза выше. Продукты приходили на грани истечения срока годности, бывало уже и после.