«Нам все время страшно» О том, как россияне находят внешних врагов на Украине и на Западе

Наверное, каждый человек хоть раз в жизни стоял перед выбором: согласиться с мнением большинства или отстаивать свои убеждения. Особенно сложно принимать такое решение, если выбор стоит между тем, что хорошо и плохо с позиции наших представлений о морали и нравственности. И даже оставаясь при своем мнении, время от времени нам все же приходится встать на сторону большинства. Преподаватель кафедры организационной психологии НИУ Высшая школа экономики Виктор Заикин исследует проблему группового выбора и то, как мнение коллектива влияет на решения и нравственный выбор конкретного человека. Ученый рассказал «Ленте.ру», зависит ли наша мораль от генетики, почему известные люди чаще меняют свои убеждения и отличается ли чем-то российская нравственность от европейской.

«Лента.ру»: Еще недавно никто из россиян не мог представить Европу и братскую Украину в образе врагов, а сегодня большинство говорит об этом как об очевидном факте. Почему мы так легко переходим от любви к ненависти?

Виктор Заикин: Я не думаю, что происходящее сегодня — это вектор общественного мнения. Это все-таки некая тенденция к соглашательству, которая есть у всех людей. Группа быстрее сплачивается и приходит к единому мнению, когда нужно кому-то противостоять. Это практически классика социальной психологии. Чтобы объединиться, обязательно нужен враг. Против него мы особенно хорошо дружим.

Откуда эта тяга к объединению?

Человек — стадное животное. Он склонен искать себе подобных. Еще с детства мы начинаем всех и вся делить на своих и чужих. Образ врага как раз очень помогает такой дифференциации. И тут есть очень важный момент: процесс единения идет успешнее, если врага обезличить. Это может быть кто угодно, но не конкретный человек. Потому что у нас в подсознании заложено, что нельзя уничтожать людей. На это существует моральный запрет. А, например, Майдан или Украина — некие абстрактные понятия. Их уничтожать как-то проще.

Кто более подвержен влиянию толпы? Или, как вы ее называете, группы.

Возможно, это прозвучит как парадокс. Но чем успешней индивид в группе, тем он более склонен к моральному регрессу.

Почему?

Лидерство, кроме популярности, дает большие преференции. Например, кредит свободы. Взаимодействуя с большинством, лидер может нарушать общие правила, чтобы это большинство работало эффективнее. Иногда у людей, находящихся у власти, возникает иллюзия, что для них эта свобода безгранична. Однако ради сохранения своего статуса и популярности они готовы соглашаться с мнением большинства, даже если оно противоречит их собственному.

Но если человек популярен, почему он не использует этот ресурс, чтобы перетянуть большинство на свою сторону, переубедить?

Как показало наше исследование, в самом начале дискуссии они действительно пытаются это сделать. Однако люди с низким уровнем развития морали просто не понимают аргументы и воспринимают правоту собеседников, стоящих на более высокой ступени. То есть они их как бы не слышат. В результате лидеры группы в какой-то момент понимали, что все бесполезно, и отступали, дабы не утратить свое положение. Вспомните, как наша Госдума принимала закон о запрете иностранного усыновления. Звучали весомые аргументы против такого решения. Но они не были услышаны и потонули в общей массе одобряющих. Но мы выяснили, что те, кто принимал сторону большинства, своего индивидуального мнения, сформированного до дискуссии, не меняли.

Как вы все это исследовали?

Рассматривалась моральная дилемма Хайнца, сформулированная еще в 60-е годы. Испытуемым предлагается для обсуждения следующая ситуация. У Хайнца умирает жена от редкой формы рака. В городе живет аптекарь, который разработал лекарство от этой болезни. Себестоимость препарата — около двух тысяч долларов. Но оно продается за четыре. Хайнц занял везде, где только можно, заложил дом. Но ему удалось собрать только две тысячи. Он просит аптекаря продать лекарство в долг. Но тот категорически не соглашается. Вопрос: является ли морально допустимым для Хайнца взломать аптеку и украсть лекарство?

Большинство ответили, что — да?

Только в том случае, если Хайнц любит свою жену. И в этом случае он не должен нести ни моральную, ни даже уголовную ответственность за свой поступок.

Что-то тут не ладно с моралью.

Что-то не ладно. Истинно моральный выбор: Хайнц должен украсть лекарство независимо ни от чего. Но в то же время он должен понести наказание за кражу со взломом. Потому что человеческая жизнь является безусловной ценностью. Но и законы нужно соблюдать, принимая на себя ответственность за свои поступки. А тут участники выдвигают различные условия. Если любит, значит, нужно спасать. А если не любит — пусть умирает?

То есть выбранный вариант зависит от того, на какой стадии развития морали находится человек. Мы исследовали индивидуальный уровень морального сознания по методике профессора Гарвадского университета Лоуренса Колберга. Он выделяет шесть стадий. Наивысшая, самая последняя, утверждает, что человек может сформировать собственные нравственные принципы. И, защищая их, даже вступает в противоречие с обществом, если считает, что оно несправедливо. Вариант, на котором остановилось большинство участников нашего эксперимента, соответствует третьему уровню — эгоизму.

Если перенести результаты вашего эксперимента на наше общество, получается, что нравственность у нас в самом зачаточном состоянии?

Скорее, можно сделать вывод, что общество развивается неравномерно. У большинства мораль основана на принципе «ты — мне, я — тебе». Но как только мы даем людям возможность самостоятельно решать какие-то вопросы, делать собственные выводы, это способствует росту сознания и переходу на новый уровень морали. Посмотрите, какую популярность приобретают такие формы самоорганизации, как волонтерские движения. Ведь индивидуальные решения отличаются от групповых именно свободой нравственного выбора. Когда общество пытаются контролировать, на каждом шагу ставят соответствующие барьеры, нравственность замирает.

Мораль формируется с детства или в течение жизни ее можно подкорректировать?

Как ученый я уверен, что базовые вещи заложены в нас генетически. Еще на заре человеческой цивилизации, 20-25 миллионов лет назад, когда только-только начали образовываться первые сообщества, стали вырабатываться и правила поведения индивидов. То есть мораль. В первую очередь это касалось вопросов собственности, выбора, когда можно убивать, а когда нет. Ну и сексуальное поведение. Если человек не признавал общепринятых правил, сообщество его изгоняло. А в одиночку степень выживаемости в разы меньше. Нигилисты просто не выживали. Таким образом элементарные правила поведения веками выкристаллизовывались. В наши гены уже встроены определенные моральные нормы. Посмотрите на асоциального подростка. Он может пить, курить, сквернословить. Но у детей существует жесткий тормоз на убийства и на то, чтобы причинять страшный физический вред. Существует социальная интуиция. Это, например, когда вы уверены, что тот или иной поступок плохой. Однако не можете объяснить себе — почему.

Откуда тогда берутся убийцы — общество плохо влияет?

Чаще всего это психопаты. В обществе их не более 3-5 процентов. Но и социальное окружение, конечно, играет свою роль. Я всегда привожу в пример психологический эксперимент Джона Хайда. Участникам описывали ситуацию: вы идете по улице и видите, как собака пожирает труп другой собаки. Отгоните животное каннибала или пройдете мимо? Анкетировали людей из разных стран. В Америке, например, абсолютное большинство — где-то около 80 процентов сказали, что отгонят. В Бразилии вмешаются всего 50 процентов. Знаете, почему такая большая разница?

В Бразилии понимают, что на животных нельзя распространять человеческие табу?

Нет. Все дело во влиянии окружения. В Бразилии коммунальные службы, мягко говоря, не очень расторопны. И местные жители думали, что пусть хотя бы таким образом, с помощью каннибализма, утилизируется труп. То есть из-за неразвитости социальных институтов у людей замораживается моральная интуиция.

Правы те, кто говорит, что в советский период генофонд России был серьезно подпорчен из-за уничтожения интеллектуальной элиты и подавления той самой моральной интуиции?

Я считаю, что да. Сформировалось некое отставание, брешь в генофонде. В нашей стране постоянно подавлялась любая гражданская инициатива. Постепенно выкристаллизовался определенный тип человека, который и сегодня воспроизводится и закрепляется на уровне воспитания.

Что за тип?

Мне кажется, россияне с молоком матери впитывают замечательный завет, характерный для криминальных кругов: не верь, не бойся, не проси. Это выражается в том, что, когда нет гарантий социального развития, прав частной собственности, люди готовы ко всему. Мы постоянно находимся в состоянии внутренней мобилизации, нам все время страшно. Получился человек, который не строит, не сеет, живет одним днем. Поэтому многие не думают о далеком будущем и пытаются сегодня взять от жизни все. И нравственность у таких людей вполне конкретная. Она как раз и соответствует тому типу, который показали большинство участников нашего эксперимента. Человек понимает, что в этой песочнице играют по таким правилам, а в соседней — уже совсем по другим. И он подстраивается.

Отличается ли российская мораль от европейской?

На мой взгляд, очень сильно. Один из моментов — условия существования, начиная с территориальных. В Европе все маленькое. Некоторые страны можно на велосипеде объехать. Это задает определенный менталитет. Люди живут кучно. Это как в деревне, где все друг друга знают, все на виду, и поэтому там трудно совершать безнравственные поступки. Основные законы там устаканивались веками. А не как у нас — сегодня одно, завтра другое. Мораль очень тесно связана с развитием правового сознания. Ведь не случайно очень многие наши состоятельные соотечественники предпочитают свои судебные споры решать за границей. Потому что там суд — это суд.

Знаете золотое правило нравственности? Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Этот принцип реализуется на Западе. А в России, мне кажется, более распространен императив Канта: поступай так, чтобы твоя воля могла служить принципам всеобщего законодательства. Это значит: я украл и, в принципе, допускаю, что и другие могут украсть.