Британка Кейт Фаул, прежде чем возглавить выставочную программу Музея современного искусства «Гараж», успела поработать на Западе (в Нью-Йорке) и на Востоке (в Пекине). О том, как сделать современное искусство понятным зрителю, найти общий язык с художником и не стать заложником политической ситуации, с Кейт Фаул побеседовала обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.
«Лента.ру»: Сейчас вы работаете в Москве и Нью-Йорке, до этого — в Пекине, Сан-Франциско, Лондоне. Что вы можете сказать о публике в этих городах? Вы учитываете ее особенности и интересы, когда обдумываете и готовите очередную выставку?
Кейт Фаул: Публика, конечно, разная и реагирует по-разному. И в первую очередь это объясняется доступом людей к современному искусству и информации о нем. Представления о том, что такое современное искусство, у жителей Пекина или Москвы отличаются от представлений жителей, например, Лондона или Нью-Йорка, поскольку исторически отношение к современному искусству складывалось по-разному. Поэтому перед Музеем «Гараж» стоят три задачи: показ международных художников в России, представление истории российского современного искусства российскому зрителю и международному сообществу. Мы стремимся дать возможность людям из разных стран получить доступ к современному искусству во всей его полноте. На вопрос о том, как люди реагируют на одни и те же выставки в разных странах, трудно ответить — практически невозможно повторить выставки...
В таком случае каковы представления московской публики о современном искусстве?
Учитывая тот факт, что в Москве проживает более 11 миллионов человек, сложно говорить за всех. Скорее я могу сказать, как его себе представляют профессионалы арт-сферы. В этом отношении показательно, что сейчас появляется много площадок, количество и качество выставок растет, и это прекрасно видно на примере таких классических институций, как ГМИИ им. А.С. Пушкина, который сейчас активно работает с современными художниками. Сейчас там в зале Микеланджело проходит выставка знаменитого русского концептуалиста Виктора Пивоварова «Потерянные ключи», организованная при поддержке Музея «Гараж».
Музею важно представить российских современных художников с современными художниками всего мира. Меня интересует не только то, как мы делаем выставки, но и то, как мы создаем современную институцию, для которой было бы важно преподнести искусство и культуру зрителю таким образом, чтобы она была ему понятна сегодня. Это не про музей в классическом смысле, а про создание институции нового типа, где и само место, и выставки были бы современными.
Небольшая история. Лет десять назад один знакомый художник объяснял мне, что такое современное искусство на примере такой работы. Из хлебного мякиша слепили фигуры детей в натуральную величину. Раскрасили и посадили в песочницу. Песочницу сверху накрыли сеткой, а внутрь запустили голубей. «А теперь представь, что стало с фигурами детей через две недели», — сказал он мне. Эта работа демонстрировалась, кажется, на Венецианской биеннале. У вас есть проект — идеальное воплощение идеи современного искусства?
(Смеется) Мне сложно сейчас ответить вам на этот вопрос...
Почему?
Потому что я думаю, что проект, который вы описали, относится к тому типу, когда искусство призвано провоцировать зрителя на реакцию. Искусство, безусловно, может быть провокационным в разных смыслах, и это важно, чтобы оно было таковым. Но нам нельзя ограничиваться и говорить только об одном типе работ, в противном случае мы сузим аудиторию, заинтересованную в современном искусстве, до очень-очень маленьких размеров. Я не думаю, что современное искусство может означать лишь ту или иную вещь. Оно всегда многогранно.
Кейт Фаул
Фото: Александр Земляниченко / AP
Исторически в России современное искусство развивалось не так, как в США, например. Здесь были ограничения, происходило давление на художников, в то время как в других странах импрессионизм, абстракционизм поддерживались, появлялось много новых работ. Поэтому нам важно говорить о разных типах произведений и показывать их. Мы хотим, чтобы как можно больше людей смогли увидеть современное искусство.
Недавно в Музее «Гараж» закончилась выставка «Молодые турки» Кёкена Эргуна. Это, конечно, не провокация, но все же беседа на актуальную тему. Выставка шла в то самое время, когда политические отношения между Россий и Турцией обострились. Как, на ваш взгляд, современное искусство может и должно работать с контекстом, в том числе политическим?
Мне было очень интересно работать с Кёкеном над этой выставкой: мы задумали этот проект еще в 2013 году. Исследования художника, которые он проводил в школах, были очень по-разному восприняты в Турции и России. Меня же в данном случае интересовал художник, который изучает неоколониализм — вопрос, который в наше время практически не обсуждается. Его интересовал временной и национальный аспект: как было раньше и как выстраивается культурный диалог сейчас. И существует ли он.
Меня давно интересовали исследовательские программы. Мы даем различным кураторам и художникам возможность погружаться в темы, которые в России мало кто разрабатывает. Я хотела показать, что есть художник, который исследует актуальный вопрос практически как ученый. В «Гараже» много внимания уделяется именно исследованиям. Например, проект «Полевые исследования», который сосредоточен на забытых и малоизученных событиях, философских позициях, пространствах и героях русской культуры.
Когда пришло время открывать выставку, политический контекст и отношения между Россией и Турцией действительно изменились по сравнению с тем временем, когда мы задумывали проект. Но для «Гаража» контекст оставался тем же самым — для нас ничего не изменилось. Политический контекст может меняться, где бы вы ни жили. Нам было важно представить работы так, как мы и планировали, но в новых условиях, и продемонстрировать, что там нет политического контекста.
Тем не менее выставка «Молодые турки» оказалась в него вписана.
Это хороший пример того, как важно доверять искусству, которое говорит само за себя. Без всяких пояснений.
К вопросу о пояснениях и вообще о контексте. Когда вы экспонируете русских художников в России и в других странах, как строите разговор с публикой? На что делаете упор в первом и во втором случае?
Давайте возьмем примером Виктора Пивоварова, выставку которого «След улитки» мы сейчас проводим в Москве. Мы ее показываем российской публике. Но ведь в России живет много иностранцев. Значит, мы показываем ее и иностранной аудитории. Один из интересных вызовов, который принимает куратор, выставляющий концептуалистов, заключается в том, что художественный язык таких работ не всегда нарративный, история не всегда очевидна зрителю. У каждой работы есть множество подтекстов и уровней — не только визуальные и текстовые, но и их комбинация. Нужно, с одной стороны, правильно представить визуальный слой, с другой — помочь публике понять тот самый подтекст.
Фото: Музей современного искусства «Гараж»
Если говорить о «Гараже», то часть нашей аудитории хорошо разбирается в современном искусстве, но есть и те, кто только открывает для себя эту область. Среди первых и вторых есть те, кто родился и вырос здесь, и те, кто приехал/переехал в Россию. Поэтому можно сказать, что наша публика делится на четыре категории.
В случае с Пивоваровым мы скорее ориентировались на русскоговорящую аудиторию, потому что Пивоваров очень символичен — за каждой работой стоит серьезная философская идея. Все по-разному считывают ее: у кого-то возникнут ассоциации с советским детством и он прочувствует эти работы.
Если говорить об иностранной публике, то даже для профессионалов, которые очень хорошо разбираются в современном искусстве, его подход, его символы могут быть не до конца прозрачны. Во-первых, они не могут прочитать текст на картинах, во-вторых, у них не было того советского опыта, который был у многих российских зрителей. Поэтому иностранцу нужно приложить некоторые усилия, чтобы понять художника, а музею — чтобы правильно показать его работы.
Один из подходов, который мы выбрали, — расширенный путеводитель по выставке. Не просто голос, который объясняет, что хотел сказать автор и что зритель должен думать по поводу той или иной работы. Мы подробнейшим образом обсуждали с художником каждое произведение, и благодаря этому получился тот гид, который есть сейчас. Дать слово самому художнику очень важно: ему необходима возможность говорить с аудиторией, а не быть постоянно анализируемым кем-то. И зрителю это идет на пользу.
Итак, сначала художник объясняет, что он думает о своей работе. А потом появляется второй голос — куратора Екатерины Иноземцевой. Она дает некоторые опорные пункты, благодаря которым можно уже понимать, что представляет собой та или иная работа. Еще один важный шаг, который был сделан навстречу лучшему пониманию работ Пивоварова иностранной публикой, заключался в переводе текста с картин. Он был сделан аккуратно и бережно, чтобы можно было понять и прочувствовать юмор.
Когда в Москве только начинали проводить биеннале современного искусства, казалось, что кураторы часто делают свои выставки как аттракцион, как фан. Чтобы получить удовольствие от просмотра, можно было не знать имени художника и даже не читать описаний работ. Складывается впечатление, что вы придерживаетесь другого принципа общения с публикой — ждете от зрителя внимательного, вдумчивого отношения. Такого подхода требует фотографическая серия Тарин Саймон «Бумажная работа и воля к капиталу», которая является частью выставки «Исследование в действии / сценография власти», в котором без понимания смыслов, кроющихся за фотографиями букетов, например, вообще не понятно, что это за букеты и почему они собраны вместе.
Это, конечно, не простое развлечение, но я бы все же не стала называть поход на выставку работой. Неважно, насколько человек, пришедший в музей, профессионал или совсем новичок. Мы все постоянно пытаемся разобраться с разными видами отношений в нашей жизни — с членами семьи, с родственниками, с коллегами. Социальные отношения — довольно сложная штука. Я уверена, что люди, приходящие в Музей, вне зависимости от того, чем они занимаются в жизни, могут вступить во взаимодействие с работами, размышлять, как к ним относится художник и зачем они ему нужны. Важно дать зрителю потенциальную возможность найти подход к современному искусству. Например, работа Рашида Джонсона «В нашем дворе», представленная сейчас, дает возможность почувствовать ее физически на почти осязательном уровне: вы можете пройти внутри этой инсталляции, и у вас возникнут свои ассоциации.
Фото: Музей современного искусства «Гараж»
В работах Тарин Саймон не столь важно, что вы знаете о политических соглашениях или международном валютном фонде, вы можете увидеть взгляд художника на эту проблему и вступить с работами в эстетический диалог — таким образом открыть для себя историю в каком-то новом свете. Все это разные уровни отношения с искусством — как физические, так и интеллектуальные.
Что касается контекста, в котором находятся произведения, то работы Рашида Джонсона и Тарин Саймон в этом отношении очень продуманны. Тарин Саймон работала с «Росатомом», и ее размышления об атомной энергетике (серия «Черный квадрат») напрямую связаны и с архитектурным, и с историческим контекстом. Что касается Рашида Джонсона, то он размышлял в том числе о новом здании «Гаража», соотносил свою работу с ним. Но его инсталляция связана еще и с профсоюзными движениями в СССР в 1930-е годы, с борьбой за гражданские права афроамериканского сообщества в 1960-е и 70-е годы в США. Физически работа связана со зданием, но у нее есть еще и серьезный подтекст.
Давайте поговорим о работе куратора. Не раз слышала, как художники с обидой говорили, что кураторы используют их как кисточки. Что бы вы могли им возразить?
Я понимаю художников и даже отчасти с ними согласна. Тут есть тонкий момент. Куратор может задаться целью максимально полно представить художника публике — это один путь. Есть второй путь, когда кураторы используют работы художника, чтобы выразить какую-то свою мысль. Я же считаю, что кураторы должны работать совместно с художником и стать своего рода мостом, переводчиками между художником и публикой.
Фото: предоставлено художником и Музеем современного искусства «Гараж»
Скажем, мне важно слушать художника, провести с ним много времени, чтобы понять, как он видит свои работы. Если вы не поймете его, получается, что вы работаете не с художником, а только с его произведениями. Еще я провожу много времени с работами наедине, чтобы у меня появилась возможность сформировать свое мнение. А потом задаю художнику очень-очень много вопросов. Когда вы находитесь в диалоге с автором, вы понимаете, что он немного иначе общается с публикой. У него с ней визуальные отношения. И куратору нужно донести идею художника до публики.
Что вас может привлечь в том или ином художнике?
Я работала с абсолютно разными художниками, но у них у всех есть одна общая черта — многогранность. На их работы можно смотреть по-разному и по-разному их воспринимать. Меня в первую очередь интересуют работы, которые заставляют задуматься и увидеть красоту там, где я ее не искала и, соответственно, не ожидала увидеть.