Кино, вино и «Домино» О «Таинственной страсти» и любви к фильмам об оттепели

На этой неделе Первый канал завершил показ сериала «Таинственная страсть», снятого по одноименному роману Василия Аксенова. «Лента.ру» попросила поделиться своими размышлениями о фильме Дмитрия Петрова, автора биографических книг о самом Аксенове.

«За рок-н-ролл дают по шее», — пишет Аксенов в «Апельсинах из Марокко». И впрямь, в ту пору — а «Апельсины» написаны в 1962-м — за рок-н-ролл по шее давали. И за буги-вуги. И за «Мамбу Италиано». И даже за вальс «Домино». Ведь его передавало иностранное радио. Да и за танго в особо томной версии могли вломить. И вообще — за джаз, звучавший с рентгеновской пленки, прижатой к деке перевернутым бокалом.

А они — танцевали. Они пели. Они играли!

Дух фронды и протеста, идея свободы, как в будущем аксеновском «Ожоге», «мокрой курицей летала от стены к стене» залов, где крутились крамольные пары, срывая пыльные гардины. А следом и железный занавес, казалось, падет под «Серенаду солнечной долины»...

«Да разве только в джазе дело? — пишет Аксенов. — Мы хотели жить общей жизнью с миром… Уже было невмоготу в вонючей хазе, где смердел труп "пахана", — и партийцам, и народным артистам, и гэбэшникам… всем кроме нетопырей в темных углах».

Все они — партийцы, артисты, гэбэшники и нетопыри — есть в сериале «Таинственная страсть», прошедшем на Первом канале с тем же названием, что и у последней законченной книги писателя, изданной после его ухода туда, где музыка вечна.

О ней я писал в обеих моих биографиях Аксенова — и в ЖЗЛ, и в серии «Остров Аксенов» издательства «Эксмо». А теперь — о сериале.

Он полон лиц, близких образам аксеновских друзей, зашифрованным в книге псевдонимами. И схожих с ней эпизодами. Там тоже пьют вино (и много). Танцуют. Поют. Очень к месту, скажем, — песню Окуджавы (схожего с образом Кукуша Октава) «Я пишу исторический роман», посвященную Аксенову. Хоть и иллюстрирует она событие, что на 12 лет ее старше, — разговор поэтов Яна Тушинского (вроде копия Евгения Евтушенко), Антона Андреотиса (схож с Андреем Вознесенским), Роберта Эра (напоминает Роберта Рождественского) и упомянутого Октавы с их другом и главным героем книги и фильма Ваксоном (почти Василий Аксенов до появления усов и кудрей).

Толкуют после хамского публичного разноса, учиненного Никитой Хрущевым (актером Сергеем Лосевым, роскошно изложившим: «попроще надо писать…») в Кремле 8 марта 1963 года им — молодым звездам культуры.

Вот, уныло попивая водку и пиво, они, получив, по словам Ваксона, «грязной шваброй по башке», обсуждают и решают: оттепели — конец; жалкой творческой свободе, что она им дала, — кранты; а им самим — блок на пути к читателю. Вопрос: как жить?

Отвечает Ваксон: надо игнорировать власть, для которой мятежные советские гении — козыри в мировой игре. Жить, будто нет ее окриков и запретов. Вот так — как дышим, так и пишем. Не стараясь угодить.

— Ваша карта бита, товарищ Хрущев, — шепчет Андреотис. Друзья чокаются. А Окуджава за кадром поет про розу, писание, дыхание и «нестаранье угодить».

Ваксону — ура! Но кто знает судьбы героев, в курсе — почему так жили не все.

— Так закончилась наша оттепель, — комментирует эпизод писатель Аксенов, тоже герой сериала, порой духовно скрепляющий его части. А на вопрос интервьюера отвечает:
— Оттепель — больше свободы. Оттепель это — любовь… друг к другу, к жизни, которая была полна надежд и света.

Возможно, здесь секрет острого интереса миллионов зрителей к кино об оттепели, так и не ставшую «весной»: ее тайно ждут.

Но та же оттепель 60-х — это и борьба, и обман и измены …

Не зря и роману, и кино дали имя строки Беллы Ахмадулиной (как бы Нэллы Аххо в исполнении трепетной Чулпан Хаматовой):

«…да не разбудит страх
Вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
Друзья мои, туманит ваши очи…»

Об этом много сказано и в книге, и в фильме. Но в кино, говорят, — с пережимом. Так, есть там эпизод (в книге его нет), где Тушинский выступает против Бориса Пастернака в связи с изданием за рубежом романа «Доктор Живаго». И жена его Аххо корит мужа за трусость. В ответ реальный поэт Евтушенко, принявший обвинение на свой счет, настаивает: он этого не делал, и, как пишет «Комсомольская правда», хочет подать в суд на авторов ленты.

В сериале же судят поэта Якова Процкого (в коем узнаваем Иосиф Бродский). А в книге раскручивается тайная интрига по организации его выезда за рубеж. В ней активно участвует Ян Тушинский, видящий в Якове соперника.

В фильме все — почти совсем советское: единодушное одобрение, антисемитизм «генералов от искусства», хамки-буфетчицы, «лыжная» шапочка униженного Роберта Эра, запойное буйство, агрессия, страх, ложь, лесть, тайный секс на стороне, ревность, злоба, слежка, шантаж. Кто спорит? Все это было и до, и после Советов. Но в фильме оно предстает столь пошлым, что дальше некуда. Может, многие жившие в те годы сочтут подход авторов диким, а я вижу в нем жесткое решение: показать пошлость советчины — по-советски пошлой. Где и почти все антисоветское — советское.

Таков и штаб писательской фронды (и контрфронды) — Центральный дом литераторов. Порой в нем звучат оплеухи. Порой — стихи. Но его нередкие гости и зрители сериала говорят: хорошо, что кино не об оперных певцах. А то они все время пели бы партии из опер. Для правдивости. Встал, распелся, пришел в кабак — запел эпиталаму, взял вверху «ля», держал девять тактов…

Другие — тоже частые гости клубов тех лет — считают: нынешним зрителям Первого канала, не заставшим 60-х и их героев, есть над чем подумать. Порой показанное в нем сильно отличается от только что явленного в программе «Время».

«Эпизоды с Хрущевым полезно посмотреть молодежи, — полагает друг Аксенова писатель Виктор Есипов, — и сделаны они неплохо. В фильме много хороших стихов, которые юные зрители сами, может, и не прочли бы…»

Еще взгляд сценариста Юлии Глезаровой: «Рожденные в 60-х молились на оттепель и ее героев. Сталина выкинули из мавзолея! Провели фестиваль молодежи и студентов! Поэты собирали стадионы! Мы не знали: 60-е — просветление перед агонией. В 70-е режим впал в кому. В 1991-м — умер».

Кончился. И изгнанные им авторы смогли вернуться или бывать в России. В их числе — Аксенов, лишенный в 1980 году гражданства. И Анатолий Гладилин (в книге — прозаик Гладиолус Подгурский). А с ними — и запретные тексты, по словам Хрущева, в исполнении Лосева — «несозвучные эпохе». И вот — созвучны. Чего стоят в фильме отсылы к клише пропаганды: «мы» и «они», «подрывные центры империализма», «наши устои», «бойцы невидимого фронта», «пятая колонна» и иные штампы советчины, что вновь вошли в эфир и жизнь страны.

Но главное — книга. В 2009-м она вышла в урезанном виде: не хватало слов, абзацев и глав; стараниями Анатолия Гладилина в 2011-м была издана полностью. Но немало восстановленных фрагментов в сериал не вошли. Как и сам он странно оборвался в 1968-м — в год крушения Пражской весны — переломный для шестидесятников. Нет в нем ни романа «Вкус огня» («Ожога»), ни альманаха «Метрополь»…

Так что страсть так и осталась — таинственной.

Но любовь — явной. Потому и к Ваксону, и к Андреотису с их любимыми, и почти ко всем героям «Страсти» с их скандалами, изменами и страстями-мордастями можно отнести слова жены Роберта Рождественского Аллы о болтунах, трепавших их имена: «Если бы они знали, как мы счастливы, они бы сожгли нас на площади».

Но они не знали. А лишь глядели, как герои «Страсти» кружатся в танце. А запретное радио поет: «домино, домино…» И — рок-н-ролл.