«Много говорят о неуважении больных» Монолог сельского врача о суровых реалиях российской медицины

Жители поселка Рочегда Архангельской области просят наградить своего врача Алексея Кордумова орденом «За заслуги перед Отечеством». Он — единственный оставшийся доктор на правом берегу Северной Двины. Его участок — 10 деревень, в которых живут более пяти тысяч человек. Кордумов работает и за терапевта, и за окулиста, и за хирурга, и за педиатра. Рочегдорцы надеются, что если им удастся выхлопотать награду для своего врача, то в их поселке не закроют больницу, которую уже пытались «оптимизировать». «Лента.ру» расспросила сельского доктора о том, как он лечит людей в поселке, где нет дорог, не всегда бывает телефонная связь, а главное оборудование в местной больнице — аппарат ЭКГ.

Приехали, а человек умер

Мой участок — это 100 километров. Примерно 10 деревень. Пациентов — пять тысяч человек. Летом — больше из-за дачников. По нормам на одного врача должно приходиться 1200. Самый отдаленный поселок от нашей Рочегды — 85 километров. А ближайшие — в 15-40 километрах. Вроде бы немного, но надо учитывать, что дорог тут нет. Если из нашей «подведомственной» деревни вызывают скорую, езда по ухабам может занять 5-6 часов. У нас был вызов из Шошельцев. Уехали в 9 утра, а на место к пациенту прибыли в 17 часов. Иногда не успеваем вовремя. Один раз приехали, уже когда человек умер. Инфаркт.

Материалы по теме:

Я вам как доктор говорюПочему российское здравоохранение превращается в фейк

3 ноября 2016

Раньше мы с инсультом, инфарктом и многими другими патологиями принимали в своей больнице. Но сейчас у нас стационар закрыли, осталось только дневное отделение. Поэтому таких пациентов сначала доставляем в районную ЦРБ. А оттуда их транспортируют в город.

Считается, что при инсульте есть 4-5 часов с момента проявления первых симптомов, когда зону поражения мозга можно ограничить проведением специальной терапии. Но я уже говорил о дорогах. Поэтому понятие «терапевтического окна» — для нас почти чудо. Представьте — нам нужно добраться до деревни, которая в нескольких часах езды. Потом донести больного до автомобиля на волокушах. Это что-то наподобие простыни. Носилки с больным ставятся на пол «уазика»-скорой. В автомобилях для перевозки тяжелых больных есть амортизаторы, поглощающие тряску. У нас такое не предусмотрено. Кто в машине едет — чувствует каждую кочку и ухаб. А по правилам такие пациенты должны быть в покое. Зимой на улице обычно 38-40 градусов мороза. В машине не намного теплей. Носилки практически примерзают к полу.

К ребенку — полетят, к пенсионеру — нет

Рочегда образовалась в 1945 году. Тут начали добычу леса осужденные и бывшие немецкие военнопленные. Сейчас — живут их потомки, в поселке много немецких фамилий. А леспромхоз до сих пор единственное крупное предприятие, на котором пытается держаться экономика.

Поселок, хотя и находится практически в центре Архангельской области, отрезан от «большой земли». До города больше 300 километров. Нормальных дорог нет. В самом поселке бетонные плиты. А на подъездах — грунтовка. Когда слякоть — все раскисает. Проехать на обычной легковушке из окрестных деревень практически невозможно. Чтобы попасть из Рочегды в район и в город, нужно переправиться на другой берег Северной Двины. Летом действует паромная переправа. Зимой — ледовая дорога. А вот весной и осенью, когда лед нестабильный, отсюда не выберешься. Изоляция продолжается от двух до четырех недель.

Санавиация часто нам тоже не помощник. Там есть требования определенные к вызовам. К ребенку полетят. А если пенсионер с инсультом или пневмонией — могут и отказать.

Вертолет санавиации для транспортировки больных мы вызываем два-три раза в год. И по исключительно серьезным поводам. Но бывает, что даже обоснованный вызов сделать невозможно. В апреле у нас был ребенок. Аппендицит, и уже начался перитонит. Стояла распутица. Попытался переправить его в район на моторной лодке. Но шел ледоход, лодку бы просто замяло, и тогда все бы убились. Вызвал вертолет. А там сказали, что смогут прилететь только в светлое время суток. Потому что в Рочегде нет оборудованной вертолетной площадки с фонарями. Тогда все обошлось. Ребенка успели спасти.

По поводу спецплощадки мы обращались и к губернатору, и в Архангельскую думу. Там соглашаются, что надо что-то решать. Но пока тишина. А это очень тяжело, когда понимаешь, что человека необходимо отправить в большую больницу, но ничего не можешь сделать. Я всегда мучаюсь из-за этого, хотя и понимаю, что моей вины в этом нет.

Я был в Норвегии в 2012 году. Нам показывали, как работает их медицина в сельских условиях. Там несколько уровней: фельдшерские пункты в маленьких деревнях, больницы в поселках, крупные стационары в городах. Мы пытаемся выстроить нечто подобное. Но в Европе хорошая транспортная доступность, а у нас случись что — за час-два тебя никто не заберет. Там есть интернет, телемедицина. Сделали рентген, информация тут же поступает специалисту. Тот расшифровывает и отправляет заключение. А у нас, когда еще рентген-аппарат был жив в больнице, мы снимки возили в район. И потом две-три недели ждали результат. Но тогда хотя бы пациента не надо было туда гонять, как теперь.

Дров мало, их экономят

Население в наших деревнях — либо пенсионеры, либо дети до пяти лет. Родители уезжают на заработки в города, а малышей бабушкам-дедушкам оставляют. Чаще всего обращаются с жалобами на повышенное давление, инсульты, инфаркты. Но я не скажу, что у нас смертность высокая. Нет. В таких условиях моя главная задача — профилактика. Чтобы не забывали таблетки от того же давления пить. И ранняя диагностика. Этим летом я двоих, например, отправлял в город с опухолями ротовой полости. Их оперировали. Все у них сейчас нормально. В 2003-2005 годах было очень много отравлений алкоголем. Почти каждую неделю. Сейчас поменьше.

Больница находится в одном из лучших зданий в поселке, это бывшее общежитие леспромхоза. На первом этаже — мы. На втором — администрация Рочегды. С руководством поселка у нас отличные отношения. В больничном здании центральное отопление. Но водопровода нет. Три раза в неделю завозят воду машиной. Заливаем ее в большие бочки, а потом в рукомойники, уборщица полы моет.

Для городских, наверное, это звучит странно. Но мы на бытовые условия не жалуемся. У нас есть села, где фельдшерские пункты расположены в домах с печным отоплением. Дров мало, поэтому их экономят. Водоснабжения тоже нет. Поскольку до колодца идти далеко, зимой набирают в ведра снег и топят его. Эта техническая вода используется для мытья полов.

Хотя я единственный врач в Рочегде, но всего в больнице по штату у нас работают 23 человека. Это санитары, медсестры, фельдшеры. Действует дневной стационар. Однако его регулярно хотят «оптимизировать». Есть скорая помощь. По вызовам ездят две машины. Одной 16 лет, другой шесть. Из оборудования — два аппарата ЭКГ, тонометры. Рентгеновский аппарат и флюорограф вышли из строя.

Теоретически на дорогостоящие исследования — КТ, МРТ — есть квоты. Но практически достать их трудно. Обычно звонишь и спрашиваешь, можно ли записать человека. Там отвечают, что запись уже закончилась, попробуйте через месяц. А через месяц то же самое. Поэтому наши пациенты, если считают, что им необходимы эти исследования, идут в коммерческие центры.

По нацпрограмме «Здоровье» нам оснастили собственную лабораторию. Могли сами делать анализы крови, мочи. Но недавно наш лаборант ушла на пенсию, и на ее место никого не можем найти. Молодежь в Рочегду не спешит. Хотя я сам лично ездил в ближайшее медучилище, звал ребят. И у одной нашей сотрудницы дочь учится на фельдшера. Однако родители категорически не хотят, чтобы девушка сюда возвращалась. И это несмотря на программы «Сельский доктор» и «Фельдшер». По ним обещают медработникам подъемные 500 тысяч и даже миллион рублей.

Один за всех

Я работаю как врач общей практики. Это и терапевт, и хирург, окулист, педиатр. Зимой у нас в больнице на приеме было по 65-70 человек в день. Такую нагрузку выдержать просто нереально. Сейчас поменьше, по 25-30 человек. Но тоже тяжело. Страховая компания оплачивает в день 15-20 визитов. Считается, что больница должна рационально распределять свое время. Записывать посетителей на другой день, например. Но для сельской больницы это нереально. Человек ехал несколько часов из своей деревни. А мне предлагают сказать ему «приходите завтра»... Поэтому принимаю бесплатно. У нас не хватает фельдшеров, и в некоторых деревнях медобслуживания вообще нет. Да и те фельдшера, что работают, — все уже пенсионеры.

Зарплата в месяц у меня выходит 37-38 тысяч. Сумма складывается из ставки терапевта, полставки за работу в дневном стационаре и доплату за заведование больницей. Водители наши получают 18 тысяч рублей. Медсестры — 14-15 тысяч.

По сравнению с 2013 годом моя зарплата тысяч на 10 уменьшилась. Тогда были разные федеральные надбавки, которые сейчас исчезли. Например, доплачивали к ставке 25 процентов за работу на селе. Сейчас — только 10. Если кто-то заменяет на время отдыха заболевшего коллегу, ему выплачивают только половину ставки этого сотрудника.

Телемедицина в программе «Здоровье»

В качестве телемедицины у нас тут разве что программа «Здоровье» по Первому каналу. В поселке нет нормального интернета. Только по мобильной связи. То есть не для передачи большого объема информации. К тому же с мобильной связью бывают перебои даже у нас в поселке. А в отдаленных деревнях ее вообще считай что нет. Чтобы вызвать скорую по телефону, люди забираются на крышу или на дерево — ищут высокое место, чтобы телефон поймал сигнал.

А интернет нам, конечно, необходим даже по бюрократическим делам. По требованию страховой компании сведения о посещениях пациентов надо подавать в электронном виде. Иначе их не оплатят. Поэтому мы два раза в неделю ездим в районную больницу, чтобы воспользоваться их компьютером. Рецепты на бесплатные лекарства для льготных категорий тоже должны подаваться через интернет.

Власти называют разные суммы, которые требуются для прокладки оптико-волоконной линии. Раньше говорили о 2 миллионах рублей. Теперь уже о 25 миллионах. Конечно, для сельского бюджета это фантастика.

Некем заменить

Меня часто спрашивают — чего не уходишь. Два раза пытался. В 2007 году уехал работать в Архангельск. Но не смог там. Слишком много начальников. Кстати, моя семья, жена, сын и дочь так и не смогли обжиться в деревне. Остались в Архангельске. И я их понимаю.

А я в Рочегде с 2003 года, с момента окончания медуниверситета. Тут моя бабушка жила. Было все знакомо. Меня позвали поработать в больницу на время отпуска местного врача. Но потом этот доктор заболел и вовсе ушел.

А в 2013-м я вообще решил оставить медицину. Устроился в службу безопасности московского аэропорта Домодедово. Я, знаете ли, очень люблю авиацию. Там, кстати, конкурс был. Требовалось высшее образование и знание английского. Я свободно общаюсь. Но, видно, тут мое место. Три года там поработал и не выдержал, опять назад вернулся. Сейчас пытаюсь учить китайский. Это не от того, что времени много. Просто нужна какая-то разрядка для мозга, чтобы отвлечься от работы. Иначе — «сгоришь».

Говорят, что врач на селе — недоучка. На самом деле уровень знаний должен быть высоким. Нужно разбираться во всех ситуациях. Начиная от глаза-уха, кончая болями в животе, сердце. В городе можно с коллегой посоветоваться. Тут — нет. Широкий круг задач приходится решать. И не только по тактике лечения, но и как, куда отправить больного, если сами не можем оказать ему помощь.

Знаю, что сейчас много говорят о потере престижа врача, неуважении больных. У нас в Рочегде этого нет. Я чувствую поддержку народа. Масса проблем, но я живу на виду у всех. Люди видят, как я работаю. Во сколько прихожу на работу, когда ухожу. Сейчас вот с температурой сижу. Но не могу уйти. Потому что некем меня заменить.