«Сегодня вы — завтра вас!» Дефолт не погрузил страну в нищету, но отнял у россиян надежду

Двадцать лет назад, 17 августа 1998 года, Россия объявила о приостановке выплат по внешнему долгу, фактически объявив дефолт. Почему это произошло? Каковы предпосылки этого события и как оно повлияло на общество? «Лента.ру» вспоминает «черный понедельник».

Что это было?

«Девальвации рубля не будет. Это твердо и четко», — безапелляционно заявлял президент России Борис Ельцин 14 августа 1998 года, комментируя финансовую ситуацию в стране. Чтобы придать своим словам больший вес, он добавил, что это не его фантазия и ситуация находится под контролем: «все просчитано», «положение полностью контролируется».

Возможно, именно тогда в сознании рядового россиянина окончательно закрепилась мысль: если что-то нехорошее происходит, а представители властей яро отрицают возможность катастрофы — беды не избежать. Так и случилось. 17 августа российское правительство фактически объявило о дефолте, которому неминуемо сопутствовала девальвация рубля.

«В один день все цены выросли — на рынках, в магазинах черт знает что творилось, — вспоминала через десять лет те события владивостокская домохозяйка Мария Николаевна. — Тех, кто после 96-го не обнищал, 98-й доконал. Устраивались на вторую работу — я пошла уборщицей, например, ночами полы мыла. Денег хватало только на еду, чтобы купить что-нибудь — и речи не шло».

Именно так себя чувствовали люди с небольшим и средним достатком. Конечно, проиграли не все. У кого-то были сбережения в долларах, и из-за падения курса рубля они смогли купить квартиру, которую раньше не могли себе позволить. Кто-то прозорливо запасся валютой до 17 августа и неплохо наварился. Но, конечно, таких было мало. Согласно данным соцопросов, 82 процента семей заявили об ухудшении своего материального положения.

Не только машины, бытовая техника или недвижимость стали в одночасье недостижимой мечтой — 21 процент семей сообщали, что им не хватает денег на получение необходимых медицинских услуг. Населению пришлось перестраивать и свои пищевые предпочтения. Потребление мяса, рыбы, фруктов и прочих относительно дорогих позиций существенно снизилось — в основном все эти товары были импортными, а значит, и цены на них взлетели сразу же после девальвации рубля.

Впрочем, дело было не только в ценах. Зарплаты и пенсии стали платить с перебоями и часто задерживать, а серьезных сбережений, которые очень помогли бы в этой ситуации, у населения практически не было. Те же, кто копил, скажем, на автомобиль, в основном хранили их в рублях и оказались в результате ни с чем.

Интересно, что в сознании граждан, еще недавно переживших крах Советского Союза, прочно закрепилась мысль, что если финансовая катастрофа случается, то расхлебывать ее последствия придется очень долго — в 1999 году 40 процентов опрошенных считали, что страна «еще долгие годы не сможет выйти из кризиса 1998 года».

«Что тогда делало государство? Государство брало в долг, чтобы отдать предыдущий долг, — рассуждал через десять лет о дефолте россиянин Михаил в интервью региональным СМИ. — Все больше, больше, больше — песенку знаете? Вот это то же самое. Такая система вечно работать не могла, это же понятно. Кризис был неизбежен».

В самом деле, а что же произошло и кто был виноват?

Кто виноват

Конечно, было бы очень просто указать какую-то единственную причину кризиса 1998 года: ГКО, падение азиатских рынков, плохая собираемость налогов, популистски левая Госдума — тем более что любая из них будет правильной.

Егор Гайдар и Анатолий Чубайс в книге «Развилки новейшей истории России» отмечают, что то время было ознаменовано сочетанием «жесткой денежной политики» (то есть поддержанием стабильного курса рубля) и «мягкой бюджетной» (то есть покрытием дефицита бюджета за счет рублевой эмиссии). Впрочем, авторы называют такую ситуацию вынужденной — мол, во всем виновата политика. Правительство зависело от левого парламента, который утверждал бюджет и требовал увеличивать финансирование социальных расходов, когда денег на это было взять неоткуда, что и выразилось в постоянном повышении госдолга. «Эта тактика была рискованной, но единственно осмысленной», — пишут авторы. В 1997 году экономика росла, и существовали надежды, что отношение госдолга и ВВП стабилизируется.

«Дефолт не был предрешен, — утверждал Алексей Кудрин в 2008 году (тогда — министр финансов России). — Проблема кризиса была предопределена низкими золотовалютными резервами, когда падает цена на нефть, а она в мае упала до 8 долларов за баррель, а средняя по году была 12 долларов. Это было решающей проблемой. Мы должны были иметь достаточно ресурсов, чтобы отвечать по своим обязательствам».

Так что будем считать, что все дело в нефти и несговорчивой коммунистической Думе, которая не хотела резать социалку? «Что такое распространенная фраза "вот нефть была дешевая, дефолт был неизбежен"? — рассуждал в эфире радио «Комсомольская правда» доктор экономических наук Михаил Делягин. — Это то же самое, что объяснять крах Советского Союза исключительно дешевой нефтью. Почему-то нефть рухнула и из всех нефтедобывающих стран только Советский Союз развалился».

Действительно, один из немаловажных факторов, приведших к дефолту 1998 года, участники тех событий предпочитают упоминать очень осторожно, неоценочно. И этот фактор — ГКО, государственные краткосрочные займы. Что это такое?

Система ГКО была основана в 1992 году и подразумевала выпуск государством краткосрочных облигаций. Грубо говоря, субъект покупает такую ценную бумагу, а потом спустя некоторое время получает свои деньги назад вместе с процентами. Предполагается, что из них могут быть составлены уставные капиталы компаний, они могут перепродаваться и так далее. С помощью полученных средств государство затыкает дыры в бюджете.

Но дело в том, что, поскольку облигации краткосрочные, выплачивать их приходится достаточно быстро. А откуда взять деньги на эти выплаты, а также на затыкание новых дыр? Правильно — выпустить новые облигации, возможно, под более высокий процент, в надежде, что их купит еще больше субъектов.

Понятно, что бесконечно это продолжаться не может. Точно так же это было понятно и создателям первых постсоветских финансовых пирамид и «великому комбинатору» Сергею Мавроди, основателю МММ. Только если от его действий пострадали миллионы граждан, то здесь — вся экономика страны в целом. Да, ГКО были вполне себе классической финансовой пирамидой, падение которой было неизбежно, рано или поздно.

Возможно, крах и удалось бы оттянуть, если бы не азиатский финансовый кризис, в результате которого инвесторы стали выводить деньги из экономик развивающихся стран. «Долг по ГКО примерно на 30 процентов состоял из долга перед иностранными инвесторами, они стали сбрасывать эти облигации, — объяснял в интервью «Банкам.ру» бывший председатель Центробанка Сергей Дубинин. — Там возникла еще и ситуация давления на валютный рынок, поскольку существовала практика заключения российскими банками сделок — опционов в валюте, связанных именно с ГКО. То есть когда расплачивались по ГКО, то российские банки, купившие для иностранных инвесторов эти облигации, брали на себя обязательства выручку трансформировать в доллары или другую иностранную валюту».

Интересно, что в 2016 году Дубинин отмечал, что объявлять дефолт можно было уже в конце 1997 года, когда начался азиатский кризис. «Тогда уже можно было объявлять дефолт, потому что было понятно, что расплатиться по долгам без новых размещений Минфин не сможет», — говорил он.

Россия, Ярославль, 7 сентября 1998 года. Все товары с прилавка смели, остались два топора

Фото: Метелица Сергей / ТАСС

Но, судя по всему, в августе 1998 года, по его мнению, ничто не предвещало дефолта и девальвации рубля. Как вспоминает эти события экономист и бывший советник президента России Андрей Илларионов, неоднократно предупреждавший о неизбежности этих событий с июня 1998 года, Дубинин (тогда — председатель Центробанка) 2 августа выступил с совершенно иным заявлением.

«Дубинин говорил, что все под контролем, девальвации не будет, — рассказывал Илларионов в интервью КП. — Его спросили о прогнозах Илларионова. Дубинин ответил, что он, мол, пытается специально обрушить рубль, чтобы его жена на чикагской бирже заработала на падающем рубле. Это была ложь. Много лет спустя Ирина Ясина, работавшая тогда руководителем пресс-службы Центробанка, призналась, что эта история была придумана ею на встрече с Дубининым, его первым замом Алексашенко и высокопоставленным сотрудником Центробанка Киселевым. Якобы в виде шутки».

Прямым курсом

Вероятно, поворотной точкой в истории с дефолтом следует считать 3 июля 1998 года, когда исполнительный директор МВФ Мишель Камдессю заявил, что займа в размере 15 миллиардов долларов, который запросила Россия, его организация, скорее всего, не сможет предоставить, даже если все требования фонда будут выполнены.

Что же дало правительству повод для последующих оптимистических заявлений, а Ельцину — для его знаменитой фразы о том, что девальвации не будет, произнесенной в Великом Новгороде? Дело в том, что в последующие дни МВФ все же одобрил для России транш экстренных займов в размере 14 миллиардов долларов, что предотвратило немедленную девальвацию рубля — меньше чем на месяц. Именно на зарубежную помощь и рассчитывало правительство, поскольку внутренних источников для финансирования бюджета не оставалось.

Москва, 26 августа 1998 года

Фото: Чохонелидзе Ираклий / Фотохроника ТАСС

Тем не менее Ельцин не врал и, как вспоминает Илларионов, «нашпигованный фальшивыми утверждениями своей экономической команды», сделал то самое заявление. Впрочем, Дубинин вспоминает этот день по-другому. «Он сказал, что не будет девальвации. Поскольку тогда все кинулись менять деньги, он сказал, что девальвации не будет. Но это уже было невозможно», — говорил он позже, но все это уже выглядит исключительно как словесная эквилибристика.

Уже на следующий день в Москве собралась группа, в которую кроме людей из правительства входили, в частности, Гайдар, Дубинин и Чубайс. Обсудив сложную экономическую ситуацию, на следующий день они сообщили о грядущем дефолте руководителям крупных банков, а 17 августа — об изменении границ валютного коридора и отказе от обслуживания внешнего долга.

После шока

Впрочем, для граждан, которые и так стояли в очередях в обменники и за своими депозитами в банках, ничего поначалу особо не поменялось. То, что ситуацию стоит принимать всерьез, стало ясно недели через две, в сентябре, когда многим не выплатили зарплату. К тому времени резко поползли вверх цены, а курс доллара поднялся с 6 до 24 рублей.

В короткий срок после объявления дефолта почти все участники совещания 16 августа были сняты со своих должностей. Остался лишь министр финансов Михаил Задорнов. Как он вспоминал позже, если бы не эта «развилка политических решений», возможно, девальвация рубля не была бы такой сильной: «А поскольку они были приняты в пользу отставки правительства и руководителей Центрального банка, то удержать ситуацию в каких-то границах было уже невозможно. Это просто физически было некому делать».

Как пишут в своей книге «Герои 90-х. Люди и деньги» Александр Соловьев и Валерия Башкирова, огромное число бизнесов оказалось в долгах перед партнерами, которым привыкли доверять. Выходы из этой ситуации находили разные: кто-то снижал цены, кто-то шел на реструктуризацию, кто-то менял модель бизнеса. Именно тогда семимильными шагами пошло импортозамещение, на новый скачок которого молятся сейчас (достаточно вспомнить, что в 90-х большая часть курятины была импортной) — торговать отечественной продукцией стало выгоднее. Долги крупных разорившихся банков стали активно скупать те, что помельче, не участвовавшие в игре с ГКО.

Как вспоминает Сергей Дубинин, одним из немаловажных итогов решения об объявления дефолта стало также то, что Госдума переключилась с экономических вопросов на импичмент Ельцина, «у них возникла другая платформа, им надо было бороться за то, чтобы провести смену президентской власти». «Слава богу, отвлеклись от экономики. Удалось таким образом с помощью принятых тогда решений заложить основу нормального здорового экономического роста. Я считаю, что решения были своевременными, они были вынужденными, но грамотно отстроенными», — отмечал он.

Левый поворот

Немалую роль в стабилизации экономической и политической ситуации в стране сыграло назначение на пост премьер-министра Евгения Примакова как ставленника умеренно левых сил. Впрочем, СМИ восприняли это событие неоднозначно — левое правительство, а что же дальше? Национализация частной собственности, прекращение российских реформ, эмиссионное финансирование бюджета, а дальше — снова гиперинфляция?

«Опытнейший политик Примаков при всех советах левых хорошо понимал, что в этот раз именно этим политическим силам и ему персонально придется отвечать за последствия», — писали Гайдар и Чубайс в своей книге. Действительно, новый премьер не только отверг радикальные предложения парламента, но и очень быстро договорился с МВФ и Мировым банком о кредитах, в результате чего девятимесячный срок его пребывания на этой позиции ознаменовался профицитом бюджета.

«Механизмы рыночной экономики достигли такой зрелости, что их реакция на кризис оказалась вполне адекватной. Разорялись неэффективные убыточные производства, а компании, способные расти и развиваться, росли и развивались. Долгосрочные последствия выбранной в результате дефолта развилки и последующие действия правительства Примакова привели к тому, что начавшийся в 1997 году и прерванный кризисом 1997-1998 годов экономический рост в России возобновился уже в начале 1999 года и оказался устойчивым на протяжении следующего десятилетия», — отмечали Гайдар и Чубайс.

Не в деньгах счастье

Несмотря на все это, дефолт 1998 года, как оказалось, прежде всего ударил не по кошелькам, а по сознанию россиян в сфере финансов. Да, уже через полтора-два года экономическая ситуация в стране существенно улучшилась, в 2000-м начался рост реальных зарплат и социальных выплат, пошло вверх и потребление. Но отношение россиян к банковской системе еще долгое время оставалось настороженным, притом что большинство населения не держало деньги в коммерческих банках.

Тем не менее в 1999 году, согласно данным соцопросов, всего два процента высказали желание хранить сбережения в них (в 1997 году таких было семь процентов). И даже в 2006-м, когда, казалось бы, все потрясения были далеко позади, эти ожидания так и не вышли на докризисный уровень — тогда таких граждан было шесть процентов.

В своей работе социолог Наталья Бондаренко особо отмечает, что, несмотря на смягчение отрицательного опыта, полученного от дефолта, в массовом сознании страх повторения подобного события сохраняется, притом остается в относительном коридоре 45-55 процентов. Впрочем, страх этот, как показывает статистика, не очень сильно влияет на сиюминутное потребительское поведение россиян. Они просто запомнили: это было, а значит, это может повториться, но что поделаешь — такова, видимо, жизнь.

В 2003 году «Русская служба Би-би-си» в честь пятилетия дефолта провела на форуме своего сайта дискуссию между читателями: каким им запомнилось это событие? Наверное, наиболее ярко общую позицию обрисовал некто, зарегистрировавшийся под ником «Винни Пух»:

«Вообще к отъему денег народ привык, и хотя потеря денег — дело неприятное, в России его переживают спокойнее, чем в других странах. Все понимают, что не в деньгах счастье… И основные массы давно приспособились хранить на черный день в банке (лучше трехлитровой, под кроватью). И после очередного дефолта, не снижая темпов, продолжают зарабатывать, причем заработки чаще делятся на основные и левые, а левые порой превосходят основные, и именно эти левые чаще пропадают от их неправильного использования, а основные, как правило, сохраняются. Конечно, их тоже жалко, но не смертельно — жизнь-то продолжается... и придут новые. Страна-то богатая. Так и живут в России, сегодня вы — завтра вас!»