Кражи, аферы и акты вандализма в мире искусства совершаются не только по любви и ради наживы, но по пьяни и глупости. Отковырять 602 бриллианта от икон и три дня прятаться за иконостасом, чтобы потом изнемочь от голода и жажды, и в буквальном смысле свалиться на голову полицейским. Средь бела дня зайти в Эрмитаж и вырезать холст из рамы, сложить его в несколько раз... А потом подбросить картину видному политику. На глазах у публики вынуть картину из рамы, оставить на брошенной раме свои отпечатки пальцев, потом спрятать картину на стройке. И быть арестованным на следующее утро. Все это реальные сюжеты преступлений, описанные Софьей Багдасаровой в книге «Воры, вандалы и идиоты. Криминальная история русского искусства». С разрешения издательства «Бомбора» «Лента.ру» публикует главу из книги.
С чего начать «Криминальную историю русского искусства»? Со дня возникновения современной Российской Федерации? Нет, это значит, что придется писать о еще живых и бодрых людях, которые могут воспринять книгу слишком лично. Не хочу, боязно. О них — только эзоповым языком и без фамилий. (Но все-таки напишу, читайте в рубрике «Байки».) А может, начать с позднесоветского периода, когда криминал в антикварном мире начал разворачиваться во всю силу? Но эти люди тоже еще достаточно бодры и теперь совсем матеры, см. предыдущий пункт моих волнений. А почему тогда не начать с 1945 года? Или с революции 1917 года? Вот когда творились грандиознейшие преступления против искусства. Столько эпизодов вандализма, краж и перераспределения ценностей мир не видел. Только изготовлением фальшивок тогда не занимались — не до кропотливой работы было.
Впрочем, зачем же обделять Российскую империю? И при ней уже случались громкие преступления, не забытые до сих пор.
1900 год как граница не годится — и в XIX веке у нас происходили весьма любопытные истории, гремевшие на всю Европу. Тогда, может, возьмем как водораздел 1800 год? Но вот, смотрите, замечательная история про то, как император Павел, вступив на престол, изничтожал произведения, прославлявшие его мать, Екатерину Великую, — например, снял статую богини Минервы с крыши Пашкова дома. Чем не знаковый случай вандализма? Но Екатерина умерла в 1796 году. Нет-нет, пожалуй, не будем дальше углубляться в историю, а то так мы дойдем и до обращения Петра с церквями и царскими регалиями, до разграбления поляками Кремля, исчезновения библиотеки Ивана Грозного и кражи драгоценного пояса княгиней Софьей Витовтовной (с рукоприкладством).
Пушкин! Пусть он, веселый и великий для русской культуры, станет нашей начальной вехой. Давайте же с Пушкина начнем нашу летопись краж, подделок и вандализма в русском искусстве XIX-XXI веков.
* * *
Княгиня Зинаида Александровна Волконская была богатая, красивая и, говорят, талантливая: и пела профессионально, и музыку сочиняла, и стихи писала хорошие, и прозой владела отлично, и переводчица великолепная. Ничего, правда, в историю не вошло, но это мелочи, главное, что друзья хвалили искренне.
У нее был дворец на Тверской, где часто собирались гости. Весь цвет русской поэзии. Пушкин туда приходил, Баратынский, Вяземский, Денис Давыдов, Веневитинов, Одоевский, еще Кюхельбекер, конечно, Дельвиг и так далее по списку. Приезжего Адама Мицкевича привечали, кормили, окружали душевным теплом.
В салоне программно занимались музыкой и литературой, а в карты играть было нельзя — поэтому настоящие кутилы сюда не захаживали, одни очкарики. Они же, к счастью, — великие поэты, «золотой век русской культуры». Стихи все посвящали хозяйке наперебой, практически это был спорт такой. «Волшебница! Как сладко пела ты!» — безответно нудел архивный юноша Веневитинов. «Как сон, как поэта живая мечта», — это уже Киреевский. «Ее стан величав, как сосна на холме», — Андрей Муравьев. «Царица муз и красоты», — Пушкин. Что делать, когда хочется много лайков и восторгов, а инстаграма еще не изобрели? Открывай литературный салон в шикарном дворце и хорошо корми гостей.
Дмитрий Веневитинов
Изображение: Wikipedia
Женщин, что характерно, приглашали мало. По крайней мере, их имена в мемуарах и списках гостей не сохранились.
И вот однажды в этом дворце среди гостей завелся молодой поэт Андрей Николаевич Муравьев. Особняк этот, кстати, был роскошный, недаром в период разложения феодально-крепостнического строя там открылся гастроном «Елисеевский», с лепниной и осетрами. Подробное описание прилавков и интерьеров у Гиляровского в советское время поражало голодных читателей. Там и сейчас неплохо — будете мимо идти, в окошко загляните.
Муравьев был двадцатилетний белокурый красавчик, который очень подружился с княгиней Волконской и писал ей всякое в личку, типа «кудри спят на плечах снеговой белизны». Понятно, что плюгавого, чернявого и на тот момент уже пожилого (почти тридцатилетнего) Пушкина он слегка бесил. Тем более что стихи Муравьева выходили довольно незрелые и наивные, а по понятиям того общества, в таком случае — нечего было выпендриваться.
Итак, перейдем к документации акта вандализма: был конец февраля — начало марта 1827 года. Наш молодой поэт Андрей Муравьев шел по парадной лестнице особняка Зинаиды Волконской (построенного великим архитектором Матвеем Казаковым). На лестнице стояла гипсовая статуя Аполлона Бельведерского с торчащей такой рукой.
Увалень Муравьев шел-шел по лестнице и нечаянно отломил статуе руку. Уж не знаю, как надо было извернуться.
Андрей Муравьев
Изображение: Wikipedia
Блондин стал извиняться, просить прощения у блистательной хозяйки. И, чтобы загладить свою вину, решил поступить по-карамзински изящно — написать на постаменте покалеченной статуи поэтические строчки. Чтобы их потом другие гости литературного салона Волконской цитировали и восхищались его остроумием.
Муравьев написал:
О Аполлон! Поклонник твой
Хотел померяться с тобой,
Но оступился и упал,
Ты горделивца наказал:
Хотел пожертвовать рукой,
Чтобы остался он с ногой.
Вышло вроде бы ничего так, однако куда нам, потребителям букв в XXI веке, судить об истинном качестве поэзии. В ту эпоху люди в стихах разбирались лучше, и экспромт Муравьева показался им глупым фанфаронством молодого выскочки. Лично же я, как человек, измученный ремонтом, отмечу, что ни один из мемуаристов не записал что-нибудь типа: «Муравьев сразу же предложил компенсировать затраты на ремонт статуи и дал денег на приделывание руки обратно / Муравьев немедленно написал папе римскому в Ватикан, попросил выслать новый слепок, оплатил почтовые затраты / Муравьев сразу же подарил княгине взамен совершенно потрясающую и целую статую другого обнаженного мужчины». Значит, Муравьев ограничился только написанием стишков. Значит — действительно дешевый фанфарон. Пацан сказал, а мужик бы сделал.
А Пушкин же был человек злой, остроумный. Блондинов не любил. И Зинаиду Волконскую, если честно, тоже не очень любил — подсмеивался. И над ней — с ее талантами, и над ее протеже, с плечами снеговой белизны. А «Недоросля» Фонвизина любил, пьесу. За богатство образов.
Картина И. Репина «Пушкин на лицейском экзамене в Царском Селе»
Услышал он о случившемся вандализме (лишение статуи конечности и исписывание ее рифмованным граффити) и испытал истинное страдание. Тонкой души человек. Поэтому решил написать Муравьеву гадость.
Сочинил эпиграмму. Да еще и добился ее публикации в многотиражке:
Лук звенит, стрела трепещет,
И клубясь, издох Пифон;
И твой лик победой блещет,
Бельведерский Аполлон!
Кто ж вступился за Пифона,
Кто разбил твой истукан?
Ты, соперник Аполлона,
Бельведерский Митрофан.
Потом, правда, Пушкин слегка переживал, что дальше будет, после того, как Муравьев это издевательство прочтет. Другу Пушкин жаловался: «Однако ж чтоб не вышло чего из этой эпиграммы. Мне предсказана смерть от белого человека или белой лошади, а NN — и белый человек, и лошадь».
Невысоко ценили умственные способности Андрея Николаевича Муравьева в тесном кругу интеллектуальной элиты пушкинской поры.
Еще хуже отреагировал поэт Евгений Баратынский, правда, печатать не стал — нашли потом в черновиках.
Убог умом, но не убог задором,
Блестящий Феб, священный идол твой
Он повредил: попачкал мерным вздором
Его потом и восхищен собой.
Чему же рад нахальный хвастунишка?
Скажи ему, правдивый Аполлон,
Что твой кумир разбил он как мальчишка
И как щенок его загадил он.
Отрадно читать, как сплотились поэты, осуждая первый заметный акт вандализма в русском искусстве.
Муравьев потом нашел себя — стал православным духовным писателем и принялся работать в Священном Синоде.
Пушкина убил другой блондин. Баратынский пять лет спустя тоже умер, внезапно и загадочно. Волконская приняла католицизм и уехала на постоянное жительство в Рим, где жила долго и счастливо в еще более роскошном дворце.
Неизвестной и вызывающей беспокойство остается только судьба гипсовой статуи Аполлона Бельведерского.