Забастовки и уличные протесты, которые продолжаются в Белоруссии уже пятый месяц, запомнились беспрецедентным уровнем полицейской агрессии в отношении протестующих. Наибольшим усердием отличились минская милиция и сотрудники изолятора на улице Окрестина. В первые недели протестов общественность ежедневно получала свидетельства очевидцев и бывших узников о бесчеловечных условиях содержания и жестоких пытках, которым подвергались задержанные. Многие из них сравнивали происходящее на Окрестина со злодеяниями надзирателей в концлагере. Для оказания помощи пострадавшим минчане организовали волонтерский лагерь у стен изолятора. Корреспондент «Ленты.ру» побывала в нем и пообщалась с добровольцами и бывшими узниками. После этих бесед ей самой пришлось обратиться за помощью к психологу-волонтеру.
Этот текст попал в подборку лучших текстов «Ленты.ру» за 2020 год. Остальные тексты из нее читайте ТУТ
— В эту пыточную хотите пройти? Да просто по прямой, вон туда, а потом за людьми. Сейчас туда постоянно ходят, не пропустите, — случайный прохожий у метро показывает рукой, в какую сторону идти, чтобы попасть к печально известному изолятору временного содержания по адресу улица Окрестина, 36. Но сейчас белорусы говорят просто «на Окрестина», а более эмоциональные называют это место «Освенцимом» и «концлагерем».
Путь от метро до изолятора занимает всего десять минут быстрым шагом. Людей держат в двух неприметных зданиях, огороженных забором с колючей проволокой — изоляторе временного содержания (ИВС) и центре изоляции правонарушителей (ЦИП). В тревожную атмосферу этого места начинаешь погружаться еще на подходе, случайно прислушиваясь к разговорам попутчиков. «У друга моего, когда оттуда вышел, были переломы ребер, а в туалет ходил кровью. Наверное, отбиты почки», — наклонившись к своей спутнице, возмущенно рассказывает мужчина. Та в ужасе закрывает глаза и мотает головой, прижав руку ко рту.
Лагерь
Первое, что я замечаю рядом с территорией изолятора, — ряды белых и синих палаток, расставленные вдоль дороги, что ведет к входу. Это волонтерский лагерь, который разбили неравнодушные люди для помощи бывшим узникам и их близким. Жизнь тут кипит: около сотни людей в форменных красных футболках постоянно курсируют от палатки к палатке, тут и там видны убитые горем лица.
— Принесите воду, у нас заканчивается! Скорей! — пробегает мимо женщина средних лет, шумно дыша и смахивая прилипшую ко лбу челку.
На подходе к изолятору
Фото: Антонина Матвеева
Ко мне подходит улыбчивый парень и спрашивает, чем помочь. Его зовут Валентин, он отвечает за общение волонтеров с прессой, поясняет, что заметил у меня в руках удостоверение. Валентин рассказывает, что лагерь образовался стихийно и стоит еще со дня выборов 9 августа. Людей привозили постоянно, сюда попадало много случайных прохожих, которые вышли в магазин или выгулять собаку и пропали. «Люди не могли найти своих родных, и в надежде получить хоть какую-то информацию стали собираться здесь. Их были тысячи. В районных РУВД с ними говорить отказывались», — хмурится мой собеседник.
Волонтеры тут находятся круглосуточно, за счет чего удалось сделать несколько шокирующих записей, которые широко разошлись и не дают улечься протестам. Например, крики и стоны людей во время ночных пыток
Некоторые из них поняли, что не могут просто стоять и ждать, надо что-то делать. Они самоорганизовались и начали сбор списков задержанных. Люди записывали имена родных и телефон для связи, а круглосуточно дежурившие на Окрестина добровольцы иногда умудрялись передать бумаги сотрудникам изолятора. Возвращали их с пометками маркером рядом с именами тех, кому не повезло оказаться в камере. А вот передачи для заключенных охрана не принимала ни под каким предлогом.
Организованность палаточного городка впечатляет. Несмотря на то что здесь нет лидера, каждый занят своим делом: есть врачи, психологи, юристы, координаторы списков, водители, готовые в любой момент подвезти кого-то до дома. Всем необходимым их снабжают добровольцы. Для удобства навигации на деревьях соорудили импровизированные указатели.
По пути нам встретилась даже группа священников. «Я здесь по зову сердца, потому что в моей стране творится фашизм. Мы лечим души», — отвечает один из них на мой вопрос. Он выглядит безумно уставшим, едва говорит, то и дело прикрывая глаза. Мы благодарим его и отправляемся дальше.
«Выбегали и прятались»
Впереди — небольшое скопление народа, в том числе десяток мужчин в форме ВДВ. Люди собрались вокруг темноволосой женщины в очках. Она, очевидно, опытный волонтер и наставляет тех, кто ждет здесь своих родных: «Когда ваши друзья выйдут, то будут слушать лишь ваши голоса. Позаботьтесь о том, чтобы они обратились за помощью, как бы больно им ни было. Если вы видите на улицах города лежащих людей — проверьте их».
Особо избитых силовики здесь не выпускают: слишком много свидетелей и СМИ. Их выбрасывают на улицах, в районе МКАДа, иногда за городом. У нас есть машины, которые едут за автозаками и подбирают людей, но на днях одного водителя просто обстреляли
«Будем надеяться, что это скоро закончится. Спасибо вам», — обреченно говорит один из вэдэвэшников. Люди начинают хлопать, но женщина в очках тут же просит прекратить, а мужчина, подошедший послушать, морщится и тихо говорит: «Ой, зря они со своими овациями». Встретив мой удивленный взгляд, он объясняет: «Задержанные рассказывали, что когда начинают хлопать в их поддержку — силовики отыгрываются по полной и избивают намного сильнее. Спросите у врачей».
Волонтерский лагерь. Палатка врачей
Фото: Антонина Матвеева
Медики расселись в своей палатке полукругом и что-то тихо обсуждают. Заметив меня, симпатичная молодая девушка тут же заботливо спрашивает, нужна ли мне помощь. Поясняю, что я журналист, и мне охотно отвечают на все вопросы. Девушка оказалась работницей поликлиники, группа врачей прибыла в палаточный лагерь в большинстве своем из госучреждений несколько дней назад.
По ее словам, внутри происходят настоящие зверства. Отпускают задержанных небольшими группами примерно по десять человек. Сколько всего там было и сколько еще осталось — неизвестно, точных цифр никто не дает. Абсолютно все заключенные выходят избитыми, с синими бедрами и руками, бывают вывихи конечностей и даже переломы, иногда ранения от резиновых пуль, выбитые зубы.
«Есть тут врачи разного профиля, в том числе общей практики, травматологи, специалисты узких направлений, — говорит моя собеседница. — Официально от своих учреждений тут никто не выступает. Думаю, нас бы просто уволили, если бы узнали, где мы. Помогаем абсолютно всем — и задержанным, и их семьям. Ведь люди стоят здесь сутками в любую погоду. Случаются переутомления, истощения. Всего хватает — перевязочного материала, таблеток, обезболивающего».
Как рассказывает моя собеседница, в первые дни, еще до широкой огласки, задержанные покидали изолятор в особо тяжелом состоянии, просто синими от побоев. Некоторых выносили на носилках. Количество машин скорой шло на десятки. Некоторым пострадавшим было стыдно обращаться к специалистам — например, жертвам изнасилования, особенно мужчинам.
Валентин добавляет, что тоже имел опыт общения с измученными на Окрестина задержанными. Их он называет «выпускниками».
Избитые просто выбегали из ворот в шоковом состоянии и прятались на животных инстинктах. Ужасное зрелище. Их приходилось искать по дворам, чтобы оказать им помощь. Они добегали аж до проспекта Дзержинского, что в нескольких сотнях метров отсюда
«Дали им воду с хлоркой»
В лагере есть еще около сотни человек, которые не похожи на волонтеров: часть стоит, уткнувшись в телефоны или переговариваясь, некоторые уселись на лужайки или настилы. Это бывшие узники Окрестина, которые пришли в надежде получить отобранные у них вещи, и родственники тех, кто еще не нашелся. Мне объясняют, что задержанные выходят отсюда без сумок, денег, телефонов, а порой без обуви и толком не одетые.
Некоторые стоят у стен с фотографиями в надежде найти пропавших близких, и это при том, что протесты длятся уже 12 дней! Но теперь у них есть хотя бы возможность здесь находиться: в первые дни силовики отгоняли людей от ворот. Одна женщина плачет, утирая глаза бумажной салфеткой. Волонтеры не могут ни подтвердить, ни опровергнуть поступающую информацию о возможных погибших. Но люди уверены: трупы здесь были.
Возле ИВС на Окрестина, 10 августа. Силовики оттесняют людей от стен изолятора
Фото: Наталия Федосенко / ТАСС
Парень, нервно оглядывающийся по сторонам и жующий банан, представляться отказался, но согласился рассказать свою историю. Его схватили еще 9 августа, хотя он просто провожал девушку домой, — кстати, распространенная история.
«В автозаке мы сидели на полу, а по периметру на скамейках стояли силовики и избивали нас дубинками, угрожая, что будут ломать пальцы плоскогубцами, — рассказывает он о пережитом. — В РУВД нас поставили на колени вдоль стены и приказали положить руки на трубу, а затем несколько раз перегоняли из стороны в сторону. Тех, кто двигался медленно, били, тех, кто возмущался, били еще сильней. Заставляли петь гимн Беларуси, кто пел плохо — получал очередную порцию ударов».
Работали силовики в основном дубинками, при этом ОМОН зверствовал сильнее, чем милиция. Почти все идеологически обработанные, приговаривали «Хотите перемен — получайте», «Мы тут не допустим, чтобы как на Украине». Иногда типа шутили, что тоже голосовали за Тихановскую. А насчет избиений поясняли «Ничего личного, ребят, это работа»
По словам моего собеседника, в изоляторе людей морили голодом и не выключали на ночь свет, чтобы они не могли спать. Среди задержанных встречались и женщины, их держали отдельно. 10 августа ситуация ухудшилась. Вновь прибывших мучили намного сильнее — видимо, в отместку за сопротивление властям.
«Я запомнил молодого парня субтильного телосложения, его избили до полусмерти, — вспоминает молодой человек, опустив голову. — Это было страшно. За что его так? Еще среди нас была беременная женщина. Многие говорили, что она и еще несколько человек пытались даже в ИВС требовать соблюдения своих прав, за это в один из дней им принесли воду с хлоркой, после чего всем стало плохо».
В коридорах для новоприбывших устроили «суды», очень напоминающие полевые «тройки» НКВД по стилю работы. Всех без разбирательства обвиняли в участии в беспорядках. Мой собеседник говорит, что логики в приговорах он вообще не увидел. Например, ему дали 15 суток, хотя он ни разу не привлекался ни по одной статье, а те, кому уже случалось попадаться на правонарушениях, иногда получали меньше. Молодому человеку довелось провести на Окрестина всего два с половиной дня, затем его переправили в Жодино, потому что мест в камерах просто не осталось. Там он пробыл столько же, после чего был отпущен раньше срока, почему — непонятно.
«Покалечили, но не сломали»
Чем дольше я нахожусь в лагере, тем больше замечаю людей с видимыми увечьями — синяками, переломами. На импровизированной скамье сидит мужчина средних лет, вытянув ногу в гипсе. Представляется Дмитрием.
Задержанные показывают следы побоев
Фото: Виктор Толочко / РИА Новости
«Во время задержаний на людей просто охотились, — говорит он. — Причем охотников набрали таких, которым это нравится. На улице меня избивали сразу четыре омоновца несколько минут. За это время я дважды отключался, потому что били и по голове, но вот как мне сломали ногу — это я почувствовал. Неужели просто идти к метро — это преступление?».
Далее — автозак, РУВД и путь на Окрестина. В изоляторе силовики выстраивались и били ногами и дубинками тех, кто мимо них шел. Такой процедурой сопровождались все переходы с одного места на другое.
Передвигаться со сломанной ногой было страшно, тем, кто запаздывал — доставалось сильнее. Я просто волок ее за собой, пытаясь бежать, хромал
Уже в изоляторе Дмитрия и остальных поставили во дворе. «Так мы простояли где-то час, после чего попали в подвальное помещение, где все повторилось, разве что кисти рук затянули пластиковыми хомутами, — продолжает он. — У некоторых тряслись ноги и руки, если человек падал — его били. Затем мы поднялись на этаж, где нас раздели догола и обыскивали. Мимо ходила какая-то женщина и, пихая ногой, требовала назвать фамилию».
Камера, куда поместили моего собеседника, была рассчитана на четверых, судя по количеству коек, а засунули туда 41 человека. Людям пришлось сидеть по очереди. Не знаю, известно ли об этом Дмитрию и его товарищам по несчастью, но подобные наказания активно применялись в концлагере Аушвиц-Биркенау (Освенцим). Нарушителей правил лагеря после трудового дня помещали в «стоячие» камеры размером метр на метр, без воды, еды и возможности пошевелиться, где они проводили всю ночь.
Существовали и более вместительные «стоячие» камеры со специально суженным, крошечным вентиляционным окошком, чтобы вызвать кислородное голодание. В этих помещениях мемориала туристам даже запрещено делать фото. Казалось бы, преступления нацистов однозначно осудил весь мир, они навсегда остались в прошлом, но в минском изоляторе получилась такая вот историческая реконструкция. Случайно — или кто-то из администрации побывал на экскурсии в Аушвице и «вдохновился»? Возможно, этого мы никогда не узнаем.
Люди ожидают освобождения родных и близких
Фото: Виктор Толочко / РИА Новости
90 процентов сокамерников Дмитрия, как оказалось, вообще не участвовали в политических протестах. Кто-то пытался сохранять оптимизм, рассказывать анекдоты, но это мало помогало. Когда людей выпускали, им завидовали, но потом оказалось, что зря: напоследок всех еще раз избивали у забора. «Вопли стояли душераздирающие», — качает головой Дмитрий.
Вскоре началось самое страшное. Кислорода стало не хватать, на стенах даже скапливался конденсат. Я боялся, что умру. Один парень словил галлюцинации: поднялся с безумным взглядом и начал выводить пальцами у себя на ноге какие-то фигуры
«Наши мучения доставляли им удовольствие, это было видно, — продолжает он. — Я слышал, как избивали какую-то девушку, ее крики, звуки ударов. Параллельно на нее орала матом одна из сотрудниц. У мужчины лет 60 на спине и вовсе появилась "картина Айвазовского", так активно его избивали. Это были пытки — даже взрослые мужчины плакали. Люди, которые начинали плакать и просить пощады, вызывали еще большее озверение. Со мной в камере были ребята лет 20 — у них случались ужасные приступы паники, и они постоянно нажимали кнопку вызова в камере. В итоге силовики сказали: "Еще раз пожалуетесь — выведем вас в коридор и убьем"».
Дмитрий делает паузу, задумчиво смотрит на меня из-под голубой бейсболки и внезапно сдавленным голосом добавляет: «Знаете, а ведь я боксер. И нигде меня так не унижали и не травмировали физически, даже на ринге. Но ничего, они меня покалечили, но... (вырывается всхлип) но меня не сломали. Спасибо, что предаете огласке то, что здесь происходит».
Задержанный выходит на свободу
Фото: Наталия Федосенко / ТАСС
Третий мой собеседник из числа узников, Александр, добавляет, что с особой жестокостью обращались с теми, кто был задержан с оппозиционной символикой. Кроме того, людей «помечали»: «Заливали краской одежду или подошвы кроссовок. Полагаю, тем, кто провинился при задержании или просто чем-то не угодил силовикам. Мне рассказывали, что девушкам делали разрезы на одежде и заливали краской голую грудь или ягодицы. Меченым мужчинам доставалось по полной, а девушкам… Не знаю».
Неожиданно Александр окликает проходящего мимо человека:
— Здорово! Ты здесь за шмотками? А где Гриша? Он вообще живой?
— Не знаю, его избивали дико… А ты чего здороваешься? Уже виделись.
— Да? Голова вся разбита, не помню ни черта…
Всем нужна помощь
Они начинают беседовать, а я торопливо прощаюсь и направляюсь к выходу с территории. Неожиданно меня останавливает незнакомый мужчина и просит пройти с ним. Сначала я теряюсь, но потом он поясняет: «Я психолог и вижу, что вам нужна помощь». Сопротивляться нет ни сил, ни желания. Я усаживаюсь на раскладной стул, а мой добрый друг кладет руку мне на плечо, и тут у меня случается истерика. Странно, ведь ни чувствительной, ни слабонервной я никогда себя не считала.
Фото: Виктор Толочко / РИА Новости
— Вы поймите, то, что вы увидели и услышали, объясняется тем, что у силовиков стоит задача людей раздавить. Они это и делают профессионально, — начинает он мне объяснять.
На выходе людям кажется, что их и дальше будут бить, что окружающий мир опасен. Люди рассказывают, что боятся ехать в больницу, потому что ОМОН за ним вернется и добьет. В случае разглашения они угрожают расправой человеку и его семье
«Был здесь молодой человек, у которого диагностированный случай снижения интеллекта, — продолжает психолог. — Он у него на уровне десятилетнего ребенка, а его били и унижали. Теперь он слышит резкий звук — и падает на колени, потому что ему страшно. Силовиков воспитывает система, в один момент она испугалась и сказала: "Защити меня и убей всех вокруг". Но со страхом можно и нужно бороться. Сможете и вы».
Мы общаемся около десяти минут, после чего я благодарю его и наконец двигаюсь в сторону выхода. В такси меня отпускают ужасы, вспоминаются почему-то другие новости — как женщины в белых платьях и с цветами выходили и вставали в цепи, как им дарили цветы и воздушные шарики, как ОМОН опустил щиты перед многотысячной толпой возле дома правительства, о забастовках, о том, как люди в Беларуси сейчас пытаются не просто выжить, но построить свое будущее, защитить его. Надеюсь, по итогам каждый гражданин этой страны — и силовик с дубинкой, и женщина с цветком, и рабочий с плакатом — получит, то что заслужил. В конце концов, каждая сторона бросила все силы на то, чтобы именно так и случилось.