Белорусские врачи на протяжении почти трех месяцев поддерживают протестующих против Александра Лукашенко. Не остались они в стороне и после того, как Светлана Тихановская объявила с 26 октября всеобщую забастовку с требованием провести новые выборы и прекратить насилие со стороны ОМОНа. Начальство и силовики не делают недовольным медикам скидку на важность их работы: их задерживают, жестоко избивают и увольняют, как и остальных. «Лента.ру» при помощи Фонда солидарности Bysol, поддерживающего пострадавших из-за своей политической позиции белорусов, связалась с участниками протестов из числа врачей. Они рассказали о том, что им пришлось пережить в СИЗО, какие методы давления использует руководство клиник и как в такой ситуации бороться с коронавирусом, который снова начал распространяться.
Задержания и пытки
Владимир Горох. Фельдшер ГУЗ «Минский областной центр скорой медицинской помощи». Был задержан при оказании медицинской помощи пострадавшим во время протестов в Минске на следующий день после выборов, вынужденно покинул страну
Ночью 10 августа прочитал, что творится в городе, и просто не смог остаться дома, когда людям требовалась моя помощь. Надел халат свой, чтобы показать, что я медик, не «тихарь», не протестующий, аптечку взял. Около полуночи начался разгон с применением оружия и светошумовых гранат. Люди начали разбегаться, я остался и смотрел за происходящим. В какой-то момент, когда никого не осталось рядом, увидел, что мужчина пожилой лежит на земле, пытается подняться, держится за живот. Долго не думал, побежал к нему. Знаю, как высока летальность ранений в живот, учитывая состояние омоновцев, которые сначала бьют, а потом смотрят.
У деда было проникающее ранение брюшной стенки с выпадением петель кишечника, внутреннее кровотечение и ранение в ногу. Я подбежал к раненому и начал помощь оказывать, а в нас еще гранату бросили. Хорошо, что я успел отвернуться, прикрыть раненого
Главное, силовики бросают гранату из автозака и смотрят на меня. А я стою в белом халате на коленях и их зову на помощь. Начал на них кричать, мол, тут человек может умереть, обеспечьте мне безопасность и вызовите скорую. Они немножко опешили, увидев, что кишки у человека вылезли, окружили меня, но бригаду вызвали. Я оставался на месте, даже когда коллеги приехали, помогал им, организовал омоновцев, чтобы они смогли перенести человека на каталку. Кстати, тот пожилой человек, которому я оказывал помощь, был сотрудником Следственного комитета в отставке. Забегу вперед — он в итоге выжил, перенес операцию, хотя состояние было критическим, реабилитировался. Месяц назад я слышал, что он жив и с ним все в порядке.
Полковник юстиции в отставке Александр Воропаев, спасенный Владимиром Горохом
Фото: Олег Киндар / TUT.by
Но уехать с пострадавшим мне не дали. Подошел силовик и говорит: «Молодой человек, вы едете с нами». Просто взял за халат, мол, лучше пойдем по-хорошему. Смотрю ему в глаза, ответ: «Вы чего, видели же, что помощь оказывал человеку». А мне возражают: «Не надо глупостей, пойдем». Завернули руки, стянули стяжки и отвели в автозак. Я не сопротивлялся. Думал, все будет намного хуже. Эти омоновцы, конечно, меня потом били жестко, до сих пор немеют руки из-за повреждения нервных корешков. Но мне хотя бы дали помощь оказать, не стали без разбора заламывать, увидели ситуацию, обеспечили мне безопасность, вызвали скорую. Так и должно быть, но в наше безумное время и учитывая, как они обычно себя ведут, это круто, спасибо им.
В изолятор на Окрестина меня и других задержанных привезли около 01:30 11 августа. Там мы стояли на коленях лицом в землю до 05:00 утра, потом нам разрешили полежать на животе в траве до 08:00 утра, а затем перевели во внутренний дворик. Пришлось стоять на коленях на бетоне до самого вечера того же дня. Периодически людей уводили на допросы.
В туалет никого не отпускали. Воду тоже начали давать только под вечер. Тогда же нас подняли с колен и отвели в камеру, раздели всех до трусов и смеялись над нами, мол, «синие пляжные мальчики» — синие от синяков
Кому-то вручали подозрения об уголовной ответственности, в отношении других открывали административные дела, там же проходили все следственные действия и суд. В Центре изоляции правонарушителей (ЦИП) я находился четверо суток, а через два дня после освобождения уже сидел в автобусе по дороге в Польшу. Кстати, следователи мне утверждали, что я не оказывал никакой помощи никому и на месте задержания оказался случайно, хотя при мне были халат и аптечка, а помогал мне отряд омоновцев.
Анна Сущинская. Анестезиолог Минской областной клинической больницы. 27 октября ее задержали на акции солидарности с коллегами из Республиканского научно-практического центра (РНПЦ) «Кардиология», которая проходила возле областной больницы
Мы вышли на акцию вдвоем с моей коллегой, на нашем плакате было написано «Я/ МЫ РНПЦ Кардиология». Никакой символики у нас не было, мы ничего не выкрикивали. Нас всех задерживали восемь сотрудников ОМОНа. Еще мы видели несколько сотрудников в штатском без опознавательных знаков.
Нам не пояснили, за что нас задерживают, не представились. Это как будто бы уже само собой разумеющееся в нашей стране, что тебя могут задержать непонятно кто, непонятно зачем и непонятно когда и отвезти в милицию
Правда, я не могу сказать, что с нами плохо обращались. Мою подругу задержали вообще без физического воздействия, меня схватили за куртку, потому что я от испуга начала убегать, но на этом все. Не кричали, не ругались, не били. В Боровлянском РУВД, неподалеку от больницы, куда нас привезли, с нами обращались гуманно и уважительно. Думаю, это потому, что многие сотрудники милиции работают с нами регулярно, мы даем справки по своим пациентам. Но наша история — одна из немногих таких положительных на фоне остальных рассказов.
Врачи оказывают помощь пострадавшему во время акции протеста в Минске, 10 августа
Фото: Виктор Толочко / РИА Новости
Ольга Садовская. Клинический фармаколог из Городской клинической больницы (ГКБ) №6 в Минске. Была задержана 13 сентября, подверглась издевательствам в РУВД, провела сутки в СИЗО
Это был традиционный воскресный марш солидарности. Нас окружили и задержали на подходе к месту сбора — уже привычная, к сожалению, история. В тот день омоновцы действовали жестко, грубо. Меня и остальных задержанных часа полтора возили в микроавтобусе, потом привезли в Советское РУВД, где выстроили к стенке во дворике, хотя погода была уже прохладная.
Мы шесть часов провели возле стены во дворе в растяжке, выслушивая оскорбления, унижения, обещания нас расстрелять, вывезти в лес. Девушкам отдельно в грубой форме комментарии давались. Милиционеры играли в фашистов, отдавали команды на немецком
Мы, конечно, не знали, куда нас везут, потому что никто ничего не говорит, никто не объясняет, почему ты задержан, никто не разъясняет права, адвокатов не пускают, родственникам, которые собрались у РУВД, никакой информации о задержанных не предоставляют. Даже хуже: до 23:00, пока мы стояли у стены, людям говорили, что никаких задержанных в отделении нет, хотя через щели в заборе можно было их видеть.
Вскоре я оказалась в СИЗО в Жодино, где провела почти сутки. Там нам тоже никто ничего не объяснял. Потом я узнала, что в тот день задержали довольно много врачей в разных точках Минска. Медицинская общественность отреагировала на следующий день, начались публикации, сотрудники РНПЦ «Трансплантации органов и тканей» вышли в цепь солидарности с нашими фамилиями. Общественный резонанс пошел, и вечером в Жодино приехала судья из соседнего Борисова — провести имитацию суда. Нас, четверых врачей, выпустили под вечер.
Наказание — в основном штрафы, от пяти до 30 базовых величин. Принципа в этом никакого нет, они выбирают степень наказания рандомно. В моем случае меня выпустили с повесткой. Несколько заседаний судебных было после этого, и в итоге дело отправили дальше на доработку в РУВД. Окончательного суда пока не было, до 15 ноября еще время есть. Если никакого суда не состоится, по истечении срока давности дело закроют.
Андрей Витушко. Анестезиолог-реаниматолог РНПЦ «Мать и дитя». 10 августа задержаны с супругой, когда приехали к РУВД искать сына. Провели трое суток в изоляторе на Окрестина, терпели издевательства
10 августа в районе полуночи нас с женой Кристиной задержали возле РУВД Центрального района Минска. Тремя часами ранее пропал наш сын Мирон. Жена с сыном в тот момент просто шли к моей матери, она живет в районе стелы «Минск — город-герой», места первого разгона демонстрантов.
Подростка 16 лет похитили посреди улицы на глазах у матери, запихнули в микроавтобус и увезли в неизвестном направлении, крикнув, что его можно будет забрать в милиции
Возле РУВД нас собралось 10-15 человек — в основном родственники задержанных, которые пришли узнать хоть что-то о своих близких. Никто нам ничего не сообщал. Когда к зданию подъехала машина ГАИ и два милицейских грузовика, я пошел навстречу им, думая, что, наконец, привезли нашего сына. Однако из машин высыпали омоновцы, двое из них скрутили меня и жену и, не слушая объяснений, запихнули в грузовик к другим людям. Возле стелы нас разделили и перегрузили в автозаки, а потом отправили на Окрестина.
Автомобиль скорой помощи у Центра изоляции правонарушителей (ЦИП) на улице Окрестина в Минске
Фото: Виктор Толочко / РИА Новости
Вы знаете... это не обращение с людьми, это пытки. Сотрудники ЦИП на Окрестина почти все разговаривают на повышенных тонах и матом, оскорбляют и унижают задержанных. В камере на шесть человек было 32, а в соседней женской на четыре места — 53 арестованных. Меня били меньше, чем других, всего лишь немного при задержании и немного при приеме.
Сутками не было еды, туалетной бумаги и мыла. Не хватало воздуха. Свет не выключался. Кристине досталось сильнее — в ее камере было меньше места и больше людей. У жены инсулинзависимый диабет, ей не давали инсулин, не разрешали мерять уровень сахара в крови и не кормили
Моя жена там вообще не должна была находиться — по закону, если есть несовершеннолетние дети, нельзя лишать свободы обоих родителей сразу. Однако она почти трое суток провела на Окрестина. Потом выяснилось, что Мирона отвезли совсем в другое отделение милиции, где держали около шести часов, хотя по закону должны были не больше трех, и постоянно избивали — судмедэксперты потом насчитали более 10 гематом у него на теле. Коллеги отреагировали на ситуацию очень солидарно. Все переживали и, кто мог, предпринимали все возможные усилия, чтобы меня найти. После освобождения очень помогли мне вернуться в нормальное русло.
Алексей Белостоцкий. Уролог в ГКБ №4 Минска. 2 сентября был задержан и доставлен в изолятор на Окрестина. После жестоких избиений оказался в больнице, сейчас проходит реабилитацию в Чехии
Меня задержали 2 сентября около 19:00 вблизи станции метро «Пушкинская». Там был народный мемориал Александра Тарайковского (первый погибший протестующий), который в тот день засыпали песком. Когда я ехал, издалека увидел скопление людей, остановился спросить, не нужна ли медпомощь. Потом помог людям убрать этот песок с тротуара. Был один, скажем так, очень борзый сотрудник милиции, который пытался всех разогнать, я подошел к нему и попросил представиться, так как ни нагрудного значка, ни бейджа у него не было. Через минут пять подошло человек 10 в штатском и меня задержали. Никто из них не представился, ничего не спрашивали, просто взяли под руки и повели в микроавтобус.
Меня жестко избивали в автомобиле, пока везли в РУВД. В самом отделении ударили еще несколько раз, два удара пришлись по голове, били целенаправленно по ушам, еще один раз — в грудь
После РУВД повезли на Окрестина, там не избивали. Но в итоге я лежал в двух больницах. Вскоре после выписки кто-то из коллег скинул электронный адрес, по которому можно обратиться за медпомощью в Чехии. Я написал, отправил выписки и данные обследований, мне предложили реабилитацию. При этом в Беларуси лечение проходило за мой счет, в Чехии — все оплачивает принимающая сторона. Они помогают не только врачам, но и всем пострадавшим, которые обратились за помощью.
Вышедший из ЦИП на Окрестина 13 августа
Фото: Ольга Шукайло / TUT.by
О давлении руководства и увольнениях
Владимир Горох. Фельдшер ГУЗ «Минский областной центр скорой медицинской помощи»
Меня не уволили. Уволился я сам еще 1 августа, до выборов. Скажем так, это прямо не связано было с политикой и гонениями из-за своих взглядов. Я хотел поменять место работы, меня ждали на другом месте, и одновременно у меня как раз была готова виза в Польшу. Я до последнего думал, рассуждал, уезжать или нет, но после избиений в СИЗО стало ясно, что надо. Еще в течение месяца после освобождения звонили моей матери, искали меня из Следственного комитета, приходили домой какие-то люди без документов. Притом официально ничего не говоря, чего они от меня хотят. Сейчас я нахожусь в Польше в подвешенном состоянии, перебиваюсь какими-то левыми подработками и нуждаюсь в материальной помощи. Во Вроцлаве устроился разнорабочим, участвую в строительстве госпиталя для зараженных коронавирусом. Мне это, конечно, не нравится.
Анна Сущинская. Анестезиолог Минской областной больницы
Наш главный врач вызвал нас и в весьма негативных тонах с нами разговаривал. Он сказал, что такие сотрудники, с такой позицией, в государственном учреждении работать не должны
Главврач высказался в личном разговоре, что он намерен нас уволить. Если не сейчас, непосредственно на следующий день после акции, то в последующем, найдя для этого какие-то основания, причины. Потом от своих слов отказался. Когда он разговаривал с нашим коллективом, когда доктора пришли с ним на беседу для того, чтобы выяснить ситуацию, почему он нам угрожал, главврач отказался от своих слов, заверив, что по политическим причинам нас увольнять не будут. Посмотрим.
Фото: Евгений Ерчак / «Коммерсантъ»
Ольга Садовская. Клинический фармаколог в ГКБ №6 Минска
Открыто речь о моем увольнении этом не шла, руководство постаралось смягчить ситуацию, хотя давление мягкое я постоянно испытываю.
На протяжении месяца или даже полутора в клинику постоянно звонили с вопросом: «Ну, сколько у вас будет еще эта женщина работать?» Мол, увольняйте
Все зависит от настроения администрации, насколько адекватный человек руководит больницей или поликлиникой. Из громких увольнений — это директор РНПЦ «Кардиология» Александр Мрочек, который открыто заступился за своих сотрудников, задержанных в начале августа, и временно были остановлены плановые операции.
Они писали коллективное письмо, под которым Александр Геннадьевич подписался. И через буквально несколько недель у нас сменился министр здравоохранения, и первым поступком его было увольнение Мрочека. Естественно, никакой связи, кроме как с политическими мотивами мы не нашли. Это было откровенное увольнение человека в связи с его гражданской позицией. Второе резонансное увольнение — это Виктор Снежицкий, ректор Гродненского медицинского университета. Он тоже поддерживал протесты, высказывался открыто в Facebook по этому поводу. После этого его уволили. Он лишился поста сенатора. Это реальные, громкие увольнения, о которых все знают. Есть и те, кто уволился самостоятельно.
Алексей Петкевич. Бывший заведующий отделением эндоскопии Республиканского клинического медицинского центра (РКМЦ) при Управлении делами президента Республики Беларусь. 14 августа уволился в знак протеста против насилия, из-за последующих репрессий вынужден был покинуть страну
Одним прекрасным утром я встал, посмотрел репортаж из изолятора на Окрестина, и это стало последней каплей. Пришел на летучку, дождался ее окончания и написал заявление.
Давление на медработников существовало столько, сколько этот режим существует. Я в 2010-м в Москву уезжал, потому что не согласился с системой, не стал подделывать статистику в онкодиспансере, будучи главврачом
После увольнения мне надо было в назначенный день служебную квартиру сдать. К тому моменту я успел дать несколько интервью. После одного из них позвонило начальство и попросило срочно подъехать к дому. Меня это насторожило, я позвонил адвокату, позвонил сыну. Он заметил в нашем дворе автобус с тонированными стеклами без номеров, машину милицейскую, во втором дворе тоже. Я не знаю, за мной или нет приехали. Проверять не стал. Позвонил другу, вынул симку и сбежал.
Фото: Дмитрий Брушко / TUT.by
Потом меня в Facebook нашли какие-то люди, сказали, могут помочь. Я сначала несерьезно к этому отнесся. Потом уже, когда понял, что у меня действительно проблемы, стал с ними списываться, но осторожно — мало ли, гэбэшники создали страницу и пишут, хотят узнать, где я нахожусь. Потому что телефон я врубил только после того, как оказался в Литве.
В Белоруссии меня прятали почти две недели. Чужие люди приютили, деньги дали, еду, одежду. Чудеса какие-то. Они знали, кто я, потенциально рисковали, но все равно помогли
Сейчас остается сидеть тут сложа руки и ждать, пока Лукашенко снимут... Я не знаю, насколько это затянется. Меня сильно перетряхнуло. Я вижу, что могу устроиться в любой точке Европы. Но я не ехал сюда за этим. У меня виза на три месяца, чтобы пересидеть. Если не продлят визы моей семье — разворачиваюсь и на свой страх и риск еду в Беларусь. Заберут так заберут. Но это крайний случай, обещали продлить. Дочка в школу ходит. Мы с женой учим литовский. Естественно, если я пройду ту точку невозврата, когда здесь ассимилируюсь, и туда будет невозможно вернуться, — я здесь останусь.
Ольга Садовская. Клинический фармаколог в ГКБ №6 Минска
Просто невозможно мириться с этим насилием. Коллега в моей клинике, травматолог, доцент кафедры БГМУ Евгений Жук был задержан 10 августа. Он пострадал физически, его избили, провел в Жодино несколько суток. После этого он не смог работать и написал заявление по собственному желанию и уволился. Есть несколько похожих случаев, когда люди сами увольнялись. На остальных просто оказывается планомерное давление, мол, мы вас уволим, вы не сможете найти работу, будут большие трудности. А поскольку система здравоохранения у нас практически полностью государственная, то действительно страх потерять работу довольно большой. Поэтому многие, к сожалению, молчат, боясь уволиться
Андрей Витушко. Анестезиолог-реаниматолог РНПЦ «Мать и дитя», жертва издевательств в СИЗО
Безусловно, случаи давления на коллег со стороны руководства были массовыми. На них оказывали давление за выход на акции протеста, размещение протестной символики дома, симпатии к протестующим, поддержку бастующих и даже за выход из официального профсоюза. На настоящий момент у нас уволено как минимум восемь медработников — часть «по статье», часть «по соглашению сторон», хоть никакого соглашения не было — было давление с целью избавиться от неугодного работника. Самым известным из уволенных является, безусловно, академик Александр Мрочек.
Акция в поддержку Андрея Витушко и других его коллег
Фото: Ольга Шукайло / TUT.by
О борьбе с COVID-2019 на фоне протестов
Андрей Витушко. Анестезиолог-реаниматолог РНПЦ «Мать и дитя», жертва издевательств в СИЗО
Насколько мне известно, в нашей сфере задержанных и осужденных меньше, чем, скажем, в сфере образования или, например, в государственных СМИ. Это свидетельствует об определенном здравомыслии менеджеров системы здравоохранения, которые трезво оценивают силу медицинской солидарности. Однако ситуация вполне может измениться, если на самом верху будет принято решение «выгонять и пресекать», несмотря ни на что.
К тому же они, вероятно, не горят желанием «будоражить» медицинское сообщество массовыми увольнениями, особенно во время второй волны COVID-19
Андрей Ткачев. Сооснователь Фонда медицинской солидарности движения BY_HELP, один из организаторов кампании by_covid
В Белоруссии повторяется история манипуляции со статистикой, которая была весной. Каждый день нам поступает статистика реальная, не та, которая официально публикуется — одной из форм протеста для медиков стала возможность предоставлять реальные данные по COVID-2019. Везде говорится о том, что задача власти — максимально снизить протестую активность на улицах. Поэтому они разворачивают тему с COVID-2019 в свою сторону. Мол, не ходите гулять. Ситуация с коронавирусом сейчас уже хуже, чем была весной по росту заболеваемости. Но как мы видим, никаких мер как не предпринималось, так и не планируется. Мы имеем абсолютно наплевательское отношение со стороны государства.
Когда государству это нужно и удобно, оно вспоминает про коронавирус и запрещает, например, посещение задержанных в СИЗО адвокатами, передачи, ограничивает по возможности массовые мероприятия. Когда неудобно — коронавируса нет
Анастасия Пилипчик. Сооснователь Фонда медицинской солидарности, экс-руководитель отдела по медицинскому обслуживанию спортивных объектов фонда «Дирекция II Европейских игр 2019 года»
Если для основной массы населения триггерными факторами, чтобы выходить на протесты, стали выборы, то медики были обозлены еще весной. Чем? Отношением власти и конкретно Александра Лукашенко к ситуации с коронавирусом. Мы все понимаем, что это кризис, что его никто не мог предположить, что вирус путешествует по миру и убивает много людей. Но в кризисной ситуации важна поддержка.
Когда вас упрекают с экранов телевизоров, перекладывают вину за инфицирование на самих пациентов — это не разговор руководителя страны, так делать нельзя. Это отношение очень обозлило людей, они начали понимать, как по-настоящему власть к ним относится
Очень важно было обратиться к народу, сказать, да, нам тяжело, но вместе мы справимся. Донести нормально свою позицию по поводу того, что не вводится тотальный карантин. Это тоже оправдано. Я тоже против тотального карантина — это действительно не выход для экономики. Но это надо объяснить людям, чтобы они понимали, зачем это делается. Нужно вводить элементарные меры и говорить об этом.
Фото: Sergei Grits / AP
О поддержке коллег и диаспоры
Анна Сущинская. Анестезиолог Минской областной больницы
Около 60-70 процентов тех врачей, которых я знаю, с которыми я непосредственно контактирую и общаюсь, активно принимают участие в протестах. И почти 90 процентов всех врачей имеют протестную позицию, просто не все выходят. До того как мы выходили на акцию солидарности, буквально за день, с нами разговаривал главврач по поводу того, что медицина и врачи вне политики, наша больница вне политики, если вы выходите — это ваше частное мнение, и не ждите никакой поддержки от учреждения здравоохранения, в котором вы работаете. Когда мы с подругой выходили, мы не ждали никакой поддержки от руководства, мы выходили от себя, как доктора.
Ольга Садовская. Клинический фармаколог в ГКБ №6 Минска
Коллеги нас очень поддержали, они тоже выходили в цепь солидарности, пытались помочь, найти адвокатов, давали интервью, чтобы придать ситуации общественный резонанс, чтобы нас поскорее выпустили. Со слов руководства, они тоже прилагали свои усилия к скорейшему нашему освобождению. Сложно судить, потому что официальных сообщений по этому поводу не было. Они говорили, что по своим каким-то контактам в МВД и структурах пытались освободить. Можно этому верить или нет — не знаю. Никаких подтверждений этому нет.
Алексей Петкевич. Бывший заведующий отделением эндоскопии РКМЦ при Управлении делами Президента Республики Беларусь
Когда я уволился, большинство коллег меня поддержало — жали руку, кто втихаря, кто в открытую, писали, звонили. Хотя были и такие, кто, завидя меня, пытались повернуть в другую сторону
Не могу сказать, что кто-то последовал именно моему примеру, но из нашего Центра уволились еще три человека. Одного доктора за его активность в Facebook администрация поставила перед выбором: или удаляешь все посты, или увольняешься. Он выбрал увольнение. Правда, его не отпустили сразу, потому что там работать было некому. Ему дали месяц, он доработал и уволился.
Второй человек — мой однофамилец, Евгений Петкевич. Известная в Беларуси история. Когда бывшего министра здравоохранения Владимира Караника на встрече с общественностью и журналистами спросили, были ли пытки, он ответил, что нет. Петкевич дал ему рупор и сказал: «Повтори это, чтобы все услышали, что пыток в стране не было». Потом его вызвали в прокуратуру, с работы уволили. Женя устроился в частный центр «ЛОДЭ» — через две недели его по звонку оттуда уволили. Он сейчас готовится к отъезду из страны, я так понимаю.
Фото: Виктор Толочко / РИА Новости
Алексей Белостоцкий. Уролог в ГКБ №4 Минска, проходит реабилитацию в Чехии
Я планирую вернуться обратно домой, но только после того, как уйдет нелегитимная власть. Пока рассматриваю вариант остаться на какое-то время в Евросоюзе, но все же хочется вернуться на родину. Опасаюсь преследований. Большинство коллег возмущены сложившейся в стране ситуацией, но находятся и те, кого все устраивает. Со стороны руководства больницы угроз по поводу увольнения не было, давления — тоже, наоборот — меня поддержали. Руководство способствовало скорейшему обследованию, выделению отдельной палаты и морально всегда помогало.
Анастасия Пилипчик. Сооснователь Фонда медицинской солидарности, экс-руководитель отдела по медицинскому обслуживанию спортивных объектов фонда «Дирекция II Европейских игр 2019 года»
Идея создания Фонда и движения в поддержку врачей появилась практически сразу после августовских событий. Медики, и я в том числе, вышли в цепочки солидарности, когда узнали, какие ужасы творились в Жодино, на Окрестина и других местах лишения свободы, куда попадали люди в первые дни протестов после выборов.
Поначалу для материальной, юридической и другой помощи работникам здравоохранения хватало фонда Bysol, организованного движением помощи белорусским гражданам BY_HELP, однако дальше становилось все хуже. Врачи, медсестры, студенты-медики продолжали выходить на протесты, начались аресты. У нас один доктор был избит и потом даже попал в реанимацию. Увольняются врачи, несогласные с происходящим. База таких случаев растет с каждым днем. Поэтому в конце октября мы решили создать отдельный фонд помощи именно медикам. Мы решаем такие вопросы, как подстраховка уволенных врачей.
Не все хотят покидать Белоруссию, и я с этим согласна. Это наша страна, и почему мы должны отсюда уезжать в угоду кому-то. В стране сложилась кризисная ситуация, и из нее необходимо выходить, а не просто пытаться затолкать пасту обратно в тюбик
Тем, кто все же уезжает, тоже помогаем. Процесс трудоустройства за границей, особенно в ЕС, достаточно трудный, к нему готовятся за несколько лет. Так что наша задача — добиться послаблений для белорусов, хотя бы возможностей устроить их на стажировку. Прежде всего работаем в Литве и Польше, в этих странах проще адаптироваться благодаря схожести языков, да и многие говорят там на русском.
Также нам очень сильно помогают диаспоры, в том числе и в России. Русский народ — братский нам. Но единственное, что некоторые медицинские работники могут находиться под административными или уголовными преследованием, а так как у нас общая законодательная база в рамках Союзного государства по некоторым вопросам, то могут возникать нюансы. Но Россию никто не отодвигает на второй план в плане релокации врачей.