«Это риски для конкретных людей» Как приказ ФСБ вынудил «Солдатских матерей Петербурга» перестать помогать военнослужащим

Правозащитная организация «Солдатские матери Санкт-Петербурга» объявила о прекращении работы с военнослужащими. В организации говорят, что это произошло после принятия ФСБ перечня сведений, за сбор и распространение которых может наступить уголовная ответственность. «Лента.ру» узнала у председателя организации Оксаны Парамоновой, почему они решились на такой шаг, и выяснила, что документ ФСБ — это только часть настоящей проблемы.

«Лента.ру»: Почему «Солдатские матери Санкт-Петербурга» решили приостановить деятельность именно сейчас?

Парамонова: Приказ [ФСБ] создает достаточно серьезные риски для конкретных людей, которые взаимодействуют с организацией, занимаются данной темой. Для нас это очень серьезный фактор. Мы прекращаем вести часть работы, связанной с помощью военнослужащим, но продолжим принимать обращения. Будем предлагать конкретные инструменты, методические пособия, позволяющие людям самим выстроить какую-то линию защиты себя и своих сыновей. Это именно то, что наша организация делала в самом начале своего существования. В силу разных обстоятельств, а не только означенного приказа, мы вынуждены вернуться к этому.

Можете ли назвать пункты перечня ФСБ, которые не позволяют вам работать дальше?

Они касаются состояния законности в вооруженных силах. Это то, что мы мониторили на основании обращений людей, и на что пытались влиять через разные каналы. Кроме того, пункты, касающиеся морально-психологического состояния военнослужащих, состояния их здоровья. С этим мы также работали в ежедневном режиме, принимая обращения из армии и в ряде случаев предавая их гласности с целью повлиять на улучшение ситуации.

Еще один частый повод для обращений в нашу организацию — социально-бытовые условия прохождения службы. Наши действия чаще всего состояли в том, чтобы направить в надзорные структуры обращения от родителей военнослужащих, например, по поводу рваной формы или берцев плохого качества, питания, соблюдения санитарных норм и так далее.

И предавали факты огласке?

Естественно, поскольку они влияют на общее состояние законности в войсках.

Какова позиция «Комитета солдатских матерей России»?

Не знаю. Но считаю, что каждая организация в сегодняшней ситуации исходит не только из внешних факторов, но и из оценки внутренних рисков. На нашу организацию в этом году было оказано давление со стороны разных структур. Мы понимаем, что в сложившихся условиях нерационально и неправильно создавать дополнительные риски для людей. Очень важно сохранить кадры, тех, кто за много лет стали экспертами в этой теме.

Возможно, в других форматах они смогут продолжить работу с данной проблемой и не попадут под уголовное дело с последующим «заездом» куда-нибудь лет на пять.

Были ли у «Солдатских матерей» в последнее время конфликты с какими-либо структурами, которые настроили бы их против вас?

Скажу так: организация занимается достаточно сложной деятельностью, не всегда правильно оцениваемой и принимаемой обществом, часто искаженной в головах представителей различных структур. Повторюсь, давление оказывалось всегда. А в текущем году произошло несколько событий, о которых я говорить не буду. Они стали для нас сигналами о том, что за деятельностью организации наблюдают, а конкретные люди попали в поле интереса со стороны органов. Принимая решение о приостановке работы, мы все это, конечно, учитывали.

Ситуацию с «Солдатскими матерями Санкт-Петербурга» уже прокомментировал Дмитрий Песков…

Он сказал, что нет правоприменительной практики. Так и есть. Что тут комментировать? Важно говорить не о том, что мы прекратили работу из-за списка ФСБ. Да, он стал неким катализатором.

На этом фоне все движется по пути максимального закрытия вооруженных сил от любого присутствия внешних относительно независимых структур. В большей степени нас заботило именно это, а не перечень ФСБ. Мы думали, как переформатировать свою работу.

В вашем заявлении указано, что в 2021 году впервые за семь лет в армии выросло число проявлений неуставных отношений. Насколько же все плохо?

Это официальные данные, опубликованные недавно. Если быть честным, данный показатель особо никогда и не уменьшался. Собранная статистика — достаточно кривая, потому что не учитывает насильственные преступления, совершенные офицерами. По нашим данным, основная часть насильственных преступлений в армии совершается сегодня именно офицерами. Их осуждают не по статье за неуставные отношения, а за превышение должностных полномочий. Эту статью не считают. Из общей статистики невозможно вычленить, сколько преступлений офицеры совершили с применением насилия.

Мы понимаем, что качественных реформ в армии за прошедший период проведено не было. Поэтому улучшению ситуации взяться попросту неоткуда. Единственное, армия стала более закрытой, а общество — более молчаливым и терпеливым. Те случаи, из-за которых военнослужащие раньше самовольно оставляли части, рискуя подвергнуться уголовному преследованию, сегодня воспринимаются в духе «потерпи, сынок».

Мы не наблюдаем какой-то работы, которая бы качественно меняла отношения между военнослужащими. Есть только запреты: на телефоны, соцсети и так далее. Периодические всплески [внимания к теме] случаются, когда происходят трагедии. Как сейчас в Свердловской области, где за два дня погибли два солдата. А будет ли дальше расследование или нет, зависит от семьи. И это проблема! Ведь все зависит от родственников, удрученных гибелью близкого человека. А больше никто никакой ответственности не несет. Лишь оглядываются вокруг: «Никто не пришел?» — и закрывают дело. Редкая семья найдет в себе силы заняться самостоятельным расследованием. А ведь действовать надо оперативно. По прошествии времени забудутся какие-то факты, потеряются доказательства, уйдут свидетели.

Почему сформировался тренд на закрытие армии от общества?

Это не что-то неожиданное и оригинальное. Это для них обычный способ существования: если мы не можем что-то решить, значит, закрываем глаза и делаем вид, что этого нет. В военкоматах так всегда ведут себя по отношению к призывникам. Мы десять лет добивались для организации доступа к личным делам. Нам говорили: нет, это военная тайна, секретный объект…

Другое дело, как реагирует на закрытие армии общество. Мать соглашается, что ее лишают возможности посетить сына, поговорить с ним тет-а-тет.

В вас присутствует обида на людей?

В некотором смысле, да. Но у меня нет иллюзий. Возможно, и я, прибитая страхом за сына, предпочла бы молчать. Может, он просит по телефону: «Мама, только никуда не обращайся…». Действовать или бездействовать — это их выбор.

Увы, обществу не нужна наша работа.

Предполагаете или уверены в этом?

Мы это видим. Как бы горько это ни звучало. Конечно, мне хотелось бы, чтобы граждане выражали свое возмущение. Но такого нет. Да, есть люди, которые идут с нами до конца, помогают. Их немного, но ценностно мы близки. Незначительная активность присутствует в соцсетях. Некоторые поддерживают и сожалеют.

Проблема военной службы затрагивает многих людей. Но показателем ненужности нашей деятельности служит то молчание, которое мы сегодня наблюдаем со стороны общества.

Возможны ли с вашей стороны переговоры с властями, какой-то компромисс, который позволит продолжить работу?

Перспективу обжалования мы с юристами пока не обсуждали. Возможно, подадим заявление. А переговоры… Нет, не думаю. Как бы это выглядело? Придем к ним и спросим: как нам можно работать в этих условиях? Такого мы делать не будем. Будем заниматься своей деятельностью, ни у кого не спрашивая разрешения. Как, в общем, было всегда. Если вновь возникнут проблемы, станем решать их по мере поступления.