В сети вышел один из самых ожидаемых авторских фильмов года — новая работа французского провокатора Гаспара Ноэ «Вихрь» с легендарными Дарио Ардженто и Франсуазой Лебрун в главных ролях. «Лента.ру» рассказывает, как у автора «Необратимости» получилось самое тихое в карьере, но оттого не менее эффектное кино.
Луи и Элль (Дарио Ардженто и Франсуаза Лебрун) доживают старость в современном Париже. Утром они наливают бокалы, чтобы выпить за свою любовь. Иногда в гости наведывается сын (Алекс Лутц) с маленьким внуком. Однако Элль все чаще забывает, зачем вышла из дому — у нее прогрессирующая деменция. Бывший психиатр, она то и дело хочет смешать новый коктейль из лекарств, чтобы подлечить мужа Луи. Тот, в свою очередь, пытается написать книгу о кино и снах, над которой работает уже не первый год — черновиками завалена вся квартира. Иногда он обращается к кому-то по телефону «моя любовь» — и в целом всеми силами пытается доказать самому себе и немногочисленным окружающим, что жизнь продолжается, а не заканчивается.
Кадр: фильм «Вихрь»
После каннской премьеры «Вихря» его первые зрители были поражены: французский провокатор и маэстро шоковых спецэффектов Гаспар Ноэ снял фильм без единого обнаженного тела (впрочем, в какой-то момент Дарио Ардженто моется в душе) и даже толком без насилия. «Вихрь» действительно картина почти демонстративно сдержанная: рябая, выцветшая палитра кадра, глухие голоса, практически никакой, в общем-то, музыки, а вместо нее — низкочастотный и почти однородный гул. Однако фактически Ноэ остался абсолютно верен себе. Ведь предмет его исследования — это не секс и кровь, а экстремальные человеческие состояния, причем показанные предельно детально. В «Необратимости» он пытался отмотать назад партитуру всепоглощающего отчаяния, взорванной жизни. «Вход в пустоту» рассказывал о том, как и почему душа привязана к телу даже после его фактической смерти. С «Любовью» все и так понятно — как, кстати, и с «Экстазом». «Вихрь» посвящен «тем, чей мозг разложился раньше сердца», то есть исследует уже процесс затухания, распада, деменции.
Занятно, кстати сказать, что фильмы Ноэ легко меняются названиями: «Любовь» и «Необратимость», «Экстаз» и «Вход в пустоту»... Последнее заглавие наверняка можно использовать и для какой-нибудь монографии о творчестве Гаспара. Вполне годится оно и для описания событий, составивших сюжет «Вихря». Эта картина — тоже погружение, засасывание в омут предельного состояния. Отличие от прошлых работ автора лишь в том, что в центре здесь самый тихий из подобных опытов. Тот, что не предполагает ни единого резкого звука, только набирающий скорость поток стремительно белеющего шума.
Кадр: фильм «Вихрь»
Незадолго до начала съемок, еще перед пандемией режиссер и сам пережил пограничный опыт — кровоизлияние в мозг. Это событие, по его словам, на него повлияло: он завязал с алкоголем и наркотиками и даже бросил курить. Велик соблазн объяснить этим принудительным оздоровлением организма и подчеркнуто сдержанный стиль, контрастирующий даже с его предыдущим среднеметражным «Вечным светом». В «Вихре», несмотря на название, есть лишь призрачное эхо прежних экспериментов над зрителем при помощи стробоскопа — да и то в самом конце.
Однако, несмотря на вполне радикальную смену способов выражения, Ноэ во многом (и в главном) остается верен себе
По фильму то тут, то там традиционно разбросаны отсылки и аллюзии. Ардженто — сам по себе нерукотворная киноикона — играет более-менее актера и киноведа Жан-Клода Ромера. Героиня Франсуазы Лебрун, в свою очередь, вдохновлена матерью самого режиссера, которая умерла от деменции восемь лет назад. Такой ход тоже очень в духе Ноэ, всегда умевшего чем-нибудь обезоружить даже скептически настроенного зрителя. Вспомним для примера «Любовь», которая в какой-то момент наполнялась таким количеством живых и явно непридуманных деталей, что ругаться на несовершенство драматургии было просто неловко.
Впрочем, «Вихрь» — это, конечно, не сентиментальная исповедь в духе Ксавье Долана. 58-летний Ноэ остается прежде всего режиссером-физиологом. Даже метафоры он выстраивает здесь таким образом, чтобы они работали максимально тактильно. Например, когда теряющая рассудок героиня смывает в унитаз книгу своего мужа, это выглядит иллюстрацией уничтожения памяти, разложения мозга. Однако назвать этот образ символом или метафорой язык все же не поворачивается. Также не выходит и зайти слишком далеко в анализе линии сына героев. Да, пронзительный и мятущийся персонаж Алекса Лютца явно во многом автобиографичен, но режиссер постоянно заземляет зрителя, заставляя его вживаться в экранную драму, а не уноситься по волнам персональных ассоциаций. В «Вихре», кстати, у Ноэ был для этого специальный инструмент — он работал в соавторстве с актерами, которые сами писали диалоги и частично направляли линии своих персонажей. Именно так у героя Ардженто появилась любовница.
Кадр: фильм «Вихрь»
Помимо физиологии, Ноэ традиционно интересует и проблема киноязыка. В «Вихре» в глаза сразу бросается невероятно тонкое и оправданное использование разделенного надвое экрана (полиэкраном снята почти вся эта 140-минутная картина) — зритель вынужден разрываться между двумя стариками, понимать, что неизбежно что-то упускает. Здесь этот ход выглядит даже более оправданным, чем в «Вечном свете», где Ноэ прибегал к нему урывками. Этот же полиэкран создает напряжение между натуралистичностью действия и проработанностью формы, мешает воспринимать происходящее как реальную жизнь, но принуждает следить за сюжетом с изматывающей внимательностью.
Режиссерская безжалостность здесь компенсирована и своеобразной нежностью. В отличие от «Любви» Михаэля Ханеке (с которой «Вихрь» сравнили первым делом) здесь совсем нет хирургической холодности, нет прямого стремления сделать зрителю плохо. Напротив, в абсолютно безрадостном финале вполне можно испытать своеобразное успокоение. Ну а слово «катарсис» вполне может стать названием уже следующего фильма Гаспара Ноэ.
Фильм «Вихрь» (Vortex) вышел на Amazon Prime Video и Apple TV