Тут, значит, решили опять оптимизировать науку.
Если коротко, то, во-первых, в целях оптимизации фундаментальные исследования запретили финансировать из федеральных целевых программ. Во-вторых, в рамках все той же оптимизации решили уточнить, какие фундаментальные исследования на самом деле в финансировании нуждаются. Причем определять полезность конкретных исследований надо «с учетом конкурентных преимуществ в различных областях науки», не забывая о «задачах социально-экономического развития России».
С чиновничьего на русский это переводится так: если ваше исследование не приносит денег (именно в них измеряется потенциал чего угодно для «социально-экономического развития России»), то государству оно, в принципе, не нужно. А может, даже и вредно — на всех денег не хватит, а ведь есть и по-настоящему важные задачи — премии родителям, назвавшим детей в честь Мухаммеда, или кредит для Украины, опасно поглядывающей на Евросоюз.
Даже министр образования и науки, которому за науку по должности положено вступаться, ничего в защиту ученых сказать не может. Мямлит что-то про ее важность — и постоянно подчеркивает, что государство должно исследования финансировать; будто заученное стихотворение на незнакомом языке повторяет. Почему должно, зачем, кому это нужно?
Трудности господина министра понятны, учитывая, что жизнеспособность научного проекта оценивается через его пользу, выраженную в дензнаках. В этих обстоятельствах фундаментальная наука совершенно беспомощна. Она не ведет к увеличению памяти смартфонов, не помогает возводить гигантские небоскребы, не искореняет бедность. Фундаментальная наука производит один-единственный продукт — знания. Их не пустишь по трубе, не перевезешь на танкере в сжиженном виде, не положишь в банк. Попытки фундаментальную науку выдрессировать, принудить к полезности всегда выглядят жалко и бестолково: история нужна не для того, чтобы воспитывать патриотов, а математика — не для того, чтобы считать сдачу в магазине.
Вот, чего не понимают — и никогда не поймут — апологеты полезности: знания приводят к появлению прорывных идей только при достижении определенной плотности, подобно тому как космическое облако газа при достижении критической плотности превращается в звезду. В результате высочайшей концентрации идей и случаются прорывы, благодаря которым изобретают антибиотики, спутники, интернет, смартфоны и магнитно-резонансные томографы. Никакого способа предсказать такой прорыв, а уж тем более его последствия для «социально-экономического развития России» не существует; либо это фантастика вроде «Основания» Айзека Азимова.
Логика, которой руководствуются чиновники в начале XXI века, больше подходит первобытному человеку: пещера полезна, потому что в ней можно спать; камень полезен, потому что им можно кого-нибудь ударить. Логика эта означает, что государство вообще не понимает принципов функционирования фундаментальной науки. И значит, просто постепенно убивает ее — точнее, добивает камнем в пещере.