Реализуя внешнюю политику, любое государство сталкивается с проблемой выбора между моральным удовлетворением и достижением практической цели. Есть страны, для которых неукоснительное следование моральным императивам превыше всего, есть те, для кого конкретная выгода важнее. История XXI века показывает: войны развязывают люди высоко моральные. Однако заканчивают войны люди прагматичные, даже циничные. Причем это могут быть одни и те же фигуры, просто в ходе конфликта они переосмысливают свои ценности.
Для моралистов идеал — справедливость. Для прагматиков — мир и безопасность. В ходе конфликта для многих постепенно становится очевидно, что справедливость можно отложить на потом, а сейчас главное безопасность. Наступил ли этот момент в украинском кризисе?
Минские соглашения — исключение из правил. Они скорее про безопасность, но также и попытка восстановить справедливость. Тут сложная система — в случае выполнения соглашения позволяют провести глубокое политическое урегулирование украинского кризиса. Именно поэтому они представляют собой цепь положений, звенья которой следуют одно за другим в строго определенном порядке. Прекращение огня. Отвод тяжелых вооружений. Обмен пленными. Амнистия для ополченцев. Соглашение о восстановлении Донбасса. Конституционная реформа о децентрализации и проведение местных выборов. Вывод наемников и разоружение незаконных групп. Передача контроля над государственной границей — не раньше выполнения всех остальных пунктов.
Нарушение одного из пунктов означает прекращение политического процесса и возврат на один шаг назад. Это напоминает средневековую карту паломника ко святым местам, где обозначены только промежуточные пункты назначения, а вся остальная география игнорируется.
Тем самым Россия показывает эффективный выход из конфликта мирным путем и на принципах суверенитета Украины над Донбассом. И Россия не блефует.
Почему же возникают вопросы о том, чего хочет Москва? Киев не доверяет ей и мечется между признанием минского соглашения и призывами его разорвать. Спокойнее себя ведут в ЕС и США, призывая дать время для применения достигнутых договоренностей. Но и они не доверяют Москве полностью. Это в общем и не нужно. Главное, чтобы заинтересованность в прекращении огня на востоке Украины была общей.
Несмотря на все подозрения, Россия действительно хочет прекращения войны. Причем платформа для урегулирования конфликта остается неизменной с прошлого года — несмотря на второе за полгода поражение украинских вооруженных сил, Москва не выдвинула новых условий. Однако Россия готова поддержать ополчение Донбасса, если Киев вновь пожелает двинуться в наступление.
Цель России — не поражение Украины и не победа Донбасса, а равноправное политическое урегулирование между ними. Российский опыт показывает, что только этим путем достижим мир.
Однако такой опыт имеется не у всех, и поэтому российские предложения часто не находят отклика. Дело в исторических различиях. Как континентальная военная держава, Россия контролировала и поддерживала стабильность обширных территорий с неоднородным и нередко чуждым населением. В результате Россия научилась превращать давних врагов в друзей и даже соотечественников.
Там, где Запад довольствуется прекращением огня, Россия стремится к глубокому урегулированию, потому что ей нужен мир на ее границах. На опыте Молдавии, Грузии, Таджикистана, Чечни, Югославии, Афганистана, Ирака и Ливии видно, что Россия до последнего старается сохранять цельность охваченных войной государств, тогда как Запад готов поступиться единством и довольствуется консервацией конфликта.
По данным Financial Times, в ходе саммита «Группы двадцати» в австралийском Брисбене Владимир Путин приводил Ангеле Меркель пример урегулирования конфликта в Чечне как образец для Украины, который Меркель якобы с негодованием отвергла. Почему?
Чеченский опыт урегулирования не идеальный, он дает много аргументов критикам российской политики на Кавказе. Но он принес главное — устойчивый мир и развитие в Чечне, остающейся, несмотря на теракты, одной из самых стабильных территорий Северного Кавказа. Тут логика в заключении сделки с одним из лидеров сопротивления, вместе с которым потом ведется борьба с остальными. Такой фигурой на определенном этапе мог стать даже глава Ичкерии Аслан Масхадов, если бы он отмежевался от попытки захватить Дагестан отрядами Басаева в начале Второй чеченской войны в 1999 году. Масхадов не сделал этого, и сделку заключили с группой Кадыровых и Ямадаевых.
Примирение с людьми, которых прежде считали террористами, кажется невозможным. Но если внимательно посмотреть на высшее руководство нынешней Чечни, трудно не заметить в его составе бывших боевиков, ныне награжденных орденами и медалями России за верную службу и защиту ее интересов. Кадыровы установили в Чечне местный порядок, который сильно отличается от общероссийского. Однако этот порядок понятен чеченцам и гарантирует мир.
Американское руководство стремилось сделать нечто подобное в Афганистане и Ираке, однако им это не удалось. «Демократическая призма» мешала увидеть реальную этнорелигиозную картину страны и соотношение ее главных политических сил. Считалось, что демократия неизбежно сгладит противоречия. Однако на первые парламентские выборы в Ираке в 2005 году не пришли сунниты. На следующий год они развернули гражданскую войну против шиитов, а в 2014-м от безысходности влились в ряды «Исламского государства». Ираку не помогли даже многомиллиардные поставки американских вооружений.
Похожая проблема была в Афганистане, где поддерживаемый США Хамид Карзай так и не смог примириться с вооруженной оппозицией и установить порядок на всей территории страны. В конце своего правления Карзай даже заявлял, что препятствием для диалога с братьями-талибами являются «неверные» американцы.
Германия, которая в 1990-х годах возглавляла европейскую коалицию против Югославии, не стремилась к сохранению ее единства. Распад большой страны, выделение Косово и консервация конфликта в Боснии виделись удовлетворительным решением проблемы.
Сходным образом смотрели на Ливию лидеры Франции, Британии и США, отложившие в сторону после свержения Каддафи концепцию «ответственности по защите» и утратившие всякий интерес к страданиям мирных ливийцев. Сейчас Ливия разделена на враждующие регионы, а соседние державы совершают на ее территорию эпизодические интервенции. На Западе считают, что Ливия сама «перебродит» и со временем стабилизируется.
В случае Украины разница в подходах к урегулированию военных конфликтов между Россией и Западом также дает о себе знать. Россия настаивает на глубоком урегулировании и потому стремится к тому, чтобы права Донбасса и потенциально нестабильных регионов Украины были обеспечены в обновленной украинской Конституции. Западники, как и украинцы, смотрят на эти инициативы настороженно, видя в них стремление Москвы вмешиваться в дела Украины.
На Западе не интересуются внутренними разломами на Украине, пока они не дают о себе знать. Россия же хочет, чтобы эти разломы больше не давали о себе знать.