Что-то сломалось в пейзаже: кризис накрыл, а паники нет. Обзванивала обменники из любопытства — говорят: приезжайте, спрос есть, а очередей нет, продадим долларов сколько надо. Куда-то исчез типичный кризисный герой — несчастная потная баба с мешками и взбудораженными домочадцами, сметающая с полок крупы и консервы, утюги и холодильники. Скорее, это бакалея и электроника просительно выстроились в очередь за бабой. Нетипично ведут себя и торговые сети — тут «выбросили» яйца по 9.90, там — пристойную «докторскую» по 300 и картошку по 13 рублей. И не видать продавщиц с сонно-брезгливыми лицами, скупо выставляющих на прилавок просрочку.
Можно, конечно, предположить, что еще не доедены декабрьские схроны сахара и крупы, что холодильник новый уже есть, что потратили все во время отпуска и истощились, собирая ребенка в школу. Слышны и оптимистические объяснения, что все-таки не последний кусок оказался под угрозой, а предпоследний, нагуляли люди в былые годы кой-какой подкожный жир, в Москве и Питере — потолще, в провинции поскромнее, однако и там, по сообщениям друзей, не штурмуют обменники и продмаги.
Но ясно как день, что дело не только в этом. Инстинкт просто так на антресоли не уберешь, рефлекс не задушишь. Что-то произошло в массовом поведении — слом или надлом?
Потребительская паника как стратегия выживания больше не практикуется в ответ на опасность, нет больше стадного «все пошли и я пошел» и «я за вами, а что дают?».
Главным уроком декабря 2014-го явилась именно прививка против паники. В декабре 2014-го приступами брали торговые точки и обменники, стояли ночами, писали номера на руках. Премьер Медведев катался по магазинам и опускал цены начальственной директивой. Но упали бы они и без его рвения — по 700 колбасу не брали. Скупившие доллары на пике потом долго, со слезами наблюдали падение валют. Инвесторы в «плазму» или айфоны быстро поняли, что прокололись: газеты бесплатных объявлений по всей стране уже через неделю-две после декабрьского обвала были переполнены объявлениями о продажах — совсем новья, с чеками и в упаковках, по сниженным ценам. Запасенная еда, хоть и экономила копейку, но не очень радовала: одно дело затариться тонким долгоиграющим деликатесом, дефицитом, а другое — забить ящик банальной жратвой. Были, были выигравшие — не спорю. Те, кто успели раскупить Порши и Гелендвагены в три раза дешевле в долларовом эквиваленте, но счастливы ли они теперь содержать дорогие авто, жрущие в три рта и требующие высоких расходов на ТО и больших налогов? Одно дело с размаха плюхнуться не в свои сани, а вот возить-то их — каково?
Сейчас, когда опять, в очередной раз рухнуло и грохнуло, реакция отчетливо другая: холодное презрительное выжидание ситуации. Все осознают, что обыграть курс не выйдет, не твоя это игра, в этом казино по-любому останешься в накладе. Стадное кончилось: ноль импульсивности, ноль эмоционального заражения, вместо доверия к каждому слуху — терпение, скепсис, анализ. Очевидно, на смену эмоциям пришли мозги, индивидуализм европейского толка вырастает не из подражательности и пропаганды, а из опыта выживания в кризисы: теперь уж «табачок врозь», у каждого своя голова.
Ледянящее душу молчание ягнят связано еще и с постепенных отмиранием стереотипов, еще вчера казавшихся незыблемыми: вещь ценнее денег, «однова живем», «хочу здесь и сейчас». Живем не однова, а каждый день, вот тебе задачка — решай ее. В разных слоях общества накоплен большой адаптивный потенциал. Наш лоу мидл класс, например, мгновенно осваивает режим экономии — есть навык, качели от сытости до нужды знакомы ему не понаслышке. Также и почти у всех, всегда было острое ощущение зыбкости благополучия — живы в памяти сытая жизнь до 2008, и увольнения, и смена сферы деятельности. Актуален и болезненный опыт выживания старших поколений, что такое одни туфли на двоих пока что никому объяснять не надо. Но если случится совсем уж лютая бедность, нищета, которых боятся все, везде и всегда, то и она представляется такой же нестабильной, как и благоденствие. Быть бедным — больно, но не стыдно, и справляться с болью мы умеем лучше, чем со стыдом.
Но холодная выжидательность — не единственная сегодняшняя реакция. Завтрашний день спасается не гречкой, а возможностью заработать на нее. Если к потере покупательной способности прибавится безработица, помноженная на социальное бессилие государства, — наша зрелая сдержанность окажется недолгой, молчание может обернуться и криком, и шагом, и взрывом. Как сказала сегодня моя подруга Елена Белинская, психолог, профессор МГУ, — «социальная апатия обновила свой исторический максимум». Похоже, дальше она будет расти только вниз.