Бывший СССР

Все Прибалтика Украина Белоруссия Молдавия Закавказье Средняя Азия

100 лет молчания Свидетели геноцида армян о самых горьких страницах своей жизни

Цикл«Лента.ру»-2015: лучшие материалы

18 фото

Чудом спасшиеся от геноцида армяне до 1960-х годов старались не вспоминать о тех трагических событиях. Женщины молчали о том, как они, будучи девушками, подвергались надругательствам. Мужчины не хотели рассказывать, как на их глазах унижали родителей и насиловали сестер. Те, кто выжил, прятали старые тайны под могильной плитой. Так было очень долго.

Потом многое изменилось. Когда еврейские матери потребовали от своих детей раз и навсегда заучить наизусть имена всех ответственных за холокост, среди армян зазвучали преданные забвению истории. Наконец, подросло новое поколение — свободное, образованное и зрелое. И они заставили своих родителей говорить.

Слово за словом, рассказ за рассказом, история за историей — и трагедия устами тысяч людей обрела, наконец, четкие очертания. Оказалось, что нет в армянском народе ни одной семьи, избежавшей геноцида. По крупицам человеческих судеб свидетельства очевидцев превратились в исповедь целого народа.

К столетию геноцида армян в Османской империи «Лента.ру» публикует проект Ваана Степаняна «100 лет молчания», посвященный жертвам «Великого злодеяния» (так события 1915 года иногда называет старшее поколение). Люди, пережившие резню, вспоминают трагедию своей семьи, уже не пряча свои лица и важные детали за страхом ощутить этот кошмар снова.

Мой отец был священником в Ване (городе на востоке Турции, до геноцида армян 1915 года Ван был одним из важнейших городов Западной Армении — прим. «Ленты.ру»). Мы были зажиточной семьей, жили прямо во дворе церкви. Мама всю жизнь вспоминала потом ванские яблоки и рыбу тилапию. Говорила, что каждое яблоко весило килограмм, а вкус и запах невозможно было передать словами: аромат распространялся по всему саду.

Мне был всего год, когда семье пришлось бежать. Мать спрятала все ценные вещи в могиле своего отца и пешком пошла в Эчмиадзин (расположен в 30 километрах к западу от Еревана — прим. «Ленты.ру»). А отец сражался в войсках [генерала] Андраника (один из лидеров армянского национально-освободительного движения начала XX века — прим. «Ленты.ру»). Он погиб во время самообороны Вана.

Мама всю дорогу несла меня на руках, а мои братья Меликсет и Ваграм цеплялись за ее подол. Когда переходили реку, она была красной, и по воде плыли трупы. Потом матери пришлось просить милостыню, чтобы прокормить нас, но этого было недостаточно, и она отдала нас в приют в Александрополе.

Приют принадлежал американской паре. Они были очень добры: потеряв единственного ребенка, подарили всю свою любовь приюту.

Эту галерею мы включили в число лучших публикаций 2015 года. Другие лучшие материалы можно посмотреть пройдя по этой ссылке.

Агарон Манукян 20.03.1914, родина — Ван

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Мой отец был священником в Ване (городе на востоке Турции, до геноцида армян 1915 года Ван был одним из важнейших городов Западной Армении — прим. «Ленты.ру»). Мы были зажиточной семьей, жили прямо во дворе церкви. Мама всю жизнь вспоминала потом ванские яблоки и рыбу тилапию. Говорила, что каждое яблоко весило килограмм, а вкус и запах невозможно было передать словами: аромат распространялся по всему саду. Мне был всего год, когда семье пришлось бежать. Мать спрятала все ценные вещи в могиле своего отца и пешком пошла в Эчмиадзин (расположен в 30 километрах к западу от Еревана — прим. «Ленты.ру»). А отец сражался в войсках [генерала] Андраника (один из лидеров армянского национально-освободительного движения начала XX века — прим. «Ленты.ру»). Он погиб во время самообороны Вана. Мама всю дорогу несла меня на руках, а мои братья Меликсет и Ваграм цеплялись за ее подол. Когда переходили реку, она была красной, и по воде плыли трупы. Потом матери пришлось просить милостыню, чтобы прокормить нас, но этого было недостаточно, и она отдала нас в приют в Александрополе. Приют принадлежал американской паре. Они были очень добры: потеряв единственного ребенка, подарили всю свою любовь приюту. Эту галерею мы включили в число лучших публикаций 2015 года. Другие лучшие материалы можно посмотреть пройдя по этой ссылке.

Когда приют уже закрывался, американка хотела забрать меня и одного из моих братьев, но мама не позволила. Госпожа пришла к матери и предложила ей 40 кусков золота за меня. Она говорила, что я напоминаю ей потерянного сына. Если бы мама тогда согласилась, я был бы теперь богат, ведь говорили, что они владели в Америке многими предприятиями.

Мы переселились в Ереван. Нам дали квартиру рядом с цирком, на нынешней улице Аршакуняц. Мама работала техническим руководителем в прачечной. Дала высшее образование всем троим: один из моих братьев стал врачом, другой — агрономом, а я окончил исторический факультет Государственного университета.

Мать Агарона Манукяна, 1907

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Когда приют уже закрывался, американка хотела забрать меня и одного из моих братьев, но мама не позволила. Госпожа пришла к матери и предложила ей 40 кусков золота за меня. Она говорила, что я напоминаю ей потерянного сына. Если бы мама тогда согласилась, я был бы теперь богат, ведь говорили, что они владели в Америке многими предприятиями. Мы переселились в Ереван. Нам дали квартиру рядом с цирком, на нынешней улице Аршакуняц. Мама работала техническим руководителем в прачечной. Дала высшее образование всем троим: один из моих братьев стал врачом, другой — агрономом, а я окончил исторический факультет Государственного университета.

Мы из деревни близ Карса, не помню ее названия. Когда начались погромы, родители со мной и братом перебрались в Восточную Армению. Мне в то время было всего несколько месяцев. Брату было около 3 лет, он был очень красивым светловолосым ребенком. Мама рассказывала, что измазала брату лицо и волосы сажей, чтобы его не увели турки.

Маргарит Мхитарян 01.07.1915, родина — Карс

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Мы из деревни близ Карса, не помню ее названия. Когда начались погромы, родители со мной и братом перебрались в Восточную Армению. Мне в то время было всего несколько месяцев. Брату было около 3 лет, он был очень красивым светловолосым ребенком. Мама рассказывала, что измазала брату лицо и волосы сажей, чтобы его не увели турки.

Я не помню наш дом и быт в Карсе, но от мамы осталась одна молитва, расхожая среди жителей тех мест. Вот она в моей памяти до сих пор.

Маргарит Мхитарян и ее родственники в Айриванке, 1960-е

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Я не помню наш дом и быт в Карсе, но от мамы осталась одна молитва, расхожая среди жителей тех мест. Вот она в моей памяти до сих пор.

Мои отец и мать были простыми крестьянами. В Карсе у нас был дом, участок, скотина. Мне было 6 лет, когда в 1918-м наша семья эмигрировала из Карса в Батум. Мы убегали, не зная куда, но турки бы нас убили. В Карсе убили маминых братьев, моих бабушку и дедушку.

Из троих братьев только мне удалось выжить в пути. Многие, не в силах больше нести детей, бросали их в реку, надеясь, что хоть так они останутся живы.

Андраник Матевосян 01.07.1912, родина — Карс

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Мои отец и мать были простыми крестьянами. В Карсе у нас был дом, участок, скотина. Мне было 6 лет, когда в 1918-м наша семья эмигрировала из Карса в Батум. Мы убегали, не зная куда, но турки бы нас убили. В Карсе убили маминых братьев, моих бабушку и дедушку. Из троих братьев только мне удалось выжить в пути. Многие, не в силах больше нести детей, бросали их в реку, надеясь, что хоть так они останутся живы.

Армяне притворялись курдами, молчали всю дорогу. Отец закрывал матери лицо волосами, чтобы турки не заметили и не забрали ее. Беженцы шли дни напролет, без отдыха. Месяц спустя мы с отцом и матерью добрались до Батума. Здесь нас устроили в военных бараках. Многие оттуда уехали в Англию, но мы остались.

В 1928 году мы вновь эмигрировали – в Россию, в город Майкоп. Там я женился на Сирануш, родились дети. Спустя некоторое время мы вернулись в Армению: сначала в Карабах, потом в Горис и, наконец, в Ереван. Я так и не получил образования, всю жизнь был рабочим. И сегодня живу в построенном собственными руками доме.

Портрет отца Андраника Матевосяна, 1880-е.

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Армяне притворялись курдами, молчали всю дорогу. Отец закрывал матери лицо волосами, чтобы турки не заметили и не забрали ее. Беженцы шли дни напролет, без отдыха. Месяц спустя мы с отцом и матерью добрались до Батума. Здесь нас устроили в военных бараках. Многие оттуда уехали в Англию, но мы остались. В 1928 году мы вновь эмигрировали – в Россию, в город Майкоп. Там я женился на Сирануш, родились дети. Спустя некоторое время мы вернулись в Армению: сначала в Карабах, потом в Горис и, наконец, в Ереван. Я так и не получил образования, всю жизнь был рабочим. И сегодня живу в построенном собственными руками доме.

В 1915-м турки убили моего отца, а мать увели с условием, что оставят семью в живых. Я, мои братья, дед, сестры и братья матери остались в живых, а матери, очень красивой женщине, пришлось выйти замуж за турка. После похищения матери мы до 1926 года оставались в Арабкире, а потом уехали в Батум и на поезде добрались до Еревана. Здесь получили участок, построили дом. Несколько лет спустя я вышла замуж за кузнеца Саргиса, тоже родом из Арабкира. Он помнил Геноцид – ему в то время было шесть лет. Саргис прожил 99 лет. Рассказывал, как турки выстраивали на берегу Евфрата сразу по 300–400 человек. Били их палками, убивали и скидывали в реку.

Вергине, моя мама, в 1980-х нашла моих братьев в Сирии. И меня хотела видеть, но я отказалась. Ты не должна была уходить с турком, даже ради нашего спасения, сказала я. А она отвечала, что всю жизнь прожила турчанкой, а умереть хочет армянкой. Говорят, она прожила 117 лет. Даже в газетах писали о ее встрече с моими братьями.

Аревалуйс Амалян 01.07.1913, родина — Арабкир

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

В 1915-м турки убили моего отца, а мать увели с условием, что оставят семью в живых. Я, мои братья, дед, сестры и братья матери остались в живых, а матери, очень красивой женщине, пришлось выйти замуж за турка. После похищения матери мы до 1926 года оставались в Арабкире, а потом уехали в Батум и на поезде добрались до Еревана. Здесь получили участок, построили дом. Несколько лет спустя я вышла замуж за кузнеца Саргиса, тоже родом из Арабкира. Он помнил Геноцид – ему в то время было шесть лет. Саргис прожил 99 лет. Рассказывал, как турки выстраивали на берегу Евфрата сразу по 300–400 человек. Били их палками, убивали и скидывали в реку. Вергине, моя мама, в 1980-х нашла моих братьев в Сирии. И меня хотела видеть, но я отказалась. Ты не должна была уходить с турком, даже ради нашего спасения, сказала я. А она отвечала, что всю жизнь прожила турчанкой, а умереть хочет армянкой. Говорят, она прожила 117 лет. Даже в газетах писали о ее встрече с моими братьями.

Говорят, у нее дома был отдельный угол с армянскими иконами, крестами — так она как будто всем хотела показать, что армянка. Наверное, к тому времени, когда она нашла сына в Сирии, ее муж-турок уже умер.

Я помню многое об Арабкире. Помню, что варили обеды из шелковицы, благо тутовых деревьев было много. Но возвращаться не хочу.

У меня четверо детей, старшей дочери 82. Всех моих внуков, правнуков и праправнуков вместе 67 человек.

Фотографии из семейного альбома Аревалуйс Амалян (вверху слева — фото с мужем, 1940-е годы)

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Говорят, у нее дома был отдельный угол с армянскими иконами, крестами — так она как будто всем хотела показать, что армянка. Наверное, к тому времени, когда она нашла сына в Сирии, ее муж-турок уже умер. Я помню многое об Арабкире. Помню, что варили обеды из шелковицы, благо тутовых деревьев было много. Но возвращаться не хочу. У меня четверо детей, старшей дочери 82. Всех моих внуков, правнуков и праправнуков вместе 67 человек.

Мой отец, Панос Эфенди Лепеджян, был бизнесменом, торговал мандаринами, коробками, бумагой. Торговал с Россией, оттуда же привозил в Адану нефть, сахар и бензин. Известным был человеком, именитым. Со многими дружил и водил знакомство. Были и враги, но подходить к нему боялись. Такой вот был человек, а я его старший сын. Нас было двое братьев. Один таджик сказал отцу, что собираются сделать турки, посоветовал уходить вместе с семьей. Мы сбежали в тот же день. Я был всего 40-дневным ребенком в пеленках, когда нам пришлось бросить свой дом.

Нам удалось добраться до Алеппо (Сирия), отец все устроил, заплатил золотом, нанял верблюда. Мы прибыли с шестью другими семьями. Мы не понесли потерь, но в Адане была убита семья моего дяди.

Багдасар Лепеджян 01.07.1915, родина — Адана

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Мой отец, Панос Эфенди Лепеджян, был бизнесменом, торговал мандаринами, коробками, бумагой. Торговал с Россией, оттуда же привозил в Адану нефть, сахар и бензин. Известным был человеком, именитым. Со многими дружил и водил знакомство. Были и враги, но подходить к нему боялись. Такой вот был человек, а я его старший сын. Нас было двое братьев. Один таджик сказал отцу, что собираются сделать турки, посоветовал уходить вместе с семьей. Мы сбежали в тот же день. Я был всего 40-дневным ребенком в пеленках, когда нам пришлось бросить свой дом. Нам удалось добраться до Алеппо (Сирия), отец все устроил, заплатил золотом, нанял верблюда. Мы прибыли с шестью другими семьями. Мы не понесли потерь, но в Адане была убита семья моего дяди.

Я женился в 1945-м, спустя два года приехал в Армению, у меня родилось пятеро детей. Знаю много языков: французский, турецкий, английский, арабский. Был переводчиком с французского, работал по многим специальностям, долгие годы служил почтальоном.

Турки не дают продвигать армянский вопрос, потому что у всех свои интересы. Думаю, геноцид будет признан, надежды на это большие. Рано или поздно историческая справедливость восторжествует.

Багдасар Лепеджян в 17 лет, 1932.

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Я женился в 1945-м, спустя два года приехал в Армению, у меня родилось пятеро детей. Знаю много языков: французский, турецкий, английский, арабский. Был переводчиком с французского, работал по многим специальностям, долгие годы служил почтальоном. Турки не дают продвигать армянский вопрос, потому что у всех свои интересы. Думаю, геноцид будет признан, надежды на это большие. Рано или поздно историческая справедливость восторжествует.

Я была совсем мала, когда пришли турки. Дома были дедушка и бабушка, турок убил их прямо на месте. Выходи, сказал он деду, а дед, мол, не пойду, у меня корова, жена, внуки, семья, куда я пойду. Турок взял и прибил его. Бабушка выбежала, что ты, говорит, сделал с моим мужем. А он ей тоже: уходи, мол, но бабушка не согласилась, и он и ее убил. Нас вывели, погнали, мы сели в поезд, доехали до Болгарии, до города Базарчик.

По пути мы видели тысячи умирающих людей, истерзанных девушек…

Рипсимэ Аджи Саргсян 26.02.1911, родина — деревня Тавшанли

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Я была совсем мала, когда пришли турки. Дома были дедушка и бабушка, турок убил их прямо на месте. Выходи, сказал он деду, а дед, мол, не пойду, у меня корова, жена, внуки, семья, куда я пойду. Турок взял и прибил его. Бабушка выбежала, что ты, говорит, сделал с моим мужем. А он ей тоже: уходи, мол, но бабушка не согласилась, и он и ее убил. Нас вывели, погнали, мы сели в поезд, доехали до Болгарии, до города Базарчик. По пути мы видели тысячи умирающих людей, истерзанных девушек…

Когда доехали до Болгарии, получили весть от отца: он сбежал из плена и добрался до Греции. Мы отправились к нему. А в 46-м из Греции приехали в Армению.

После смерти родителей в Греции обо мне заботился старший брат. Писать и читать по-армянски я не умею, потому что училась в Греции. Там и встретила своего мужа Вагаршака. У него никого не было, сирота, увидел меня, приглянулась, я вышла за него замуж, жили хорошо, родили детей.

У меня двое детей, 6 внуков, 14 правнуков и 3 праправнука.

Пережившая Геноцид Рипсиме Аджи Саргсян (младенец на коленях у взрослого) со своей семьей, 1911

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Когда доехали до Болгарии, получили весть от отца: он сбежал из плена и добрался до Греции. Мы отправились к нему. А в 46-м из Греции приехали в Армению. После смерти родителей в Греции обо мне заботился старший брат. Писать и читать по-армянски я не умею, потому что училась в Греции. Там и встретила своего мужа Вагаршака. У него никого не было, сирота, увидел меня, приглянулась, я вышла за него замуж, жили хорошо, родили детей. У меня двое детей, 6 внуков, 14 правнуков и 3 праправнука.

Мой отец, Мкртич, был поваром. Он очень вкусно готовил, умел все. Его приглашали на работу в разные места и даже в правительственную столовую. Мать моя, Вардануш, была второй женой отца. Она была умной, преданной семье женщиной, никогда не работала. Я была очень мала, когда наша семья — я, мама и папа — эмигрировали из Вана. Мы все живыми добрались до Еревана. Один знакомый турок предупредил отца о начале погромов, мы собрали все имущество и уехали. Добравшись до Еревана, поселились в центре города, на улице Абовяна, где я и живу по сей день.

Нвард Суджян 01.07.1915, родина — Ван

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Мой отец, Мкртич, был поваром. Он очень вкусно готовил, умел все. Его приглашали на работу в разные места и даже в правительственную столовую. Мать моя, Вардануш, была второй женой отца. Она была умной, преданной семье женщиной, никогда не работала. Я была очень мала, когда наша семья — я, мама и папа — эмигрировали из Вана. Мы все живыми добрались до Еревана. Один знакомый турок предупредил отца о начале погромов, мы собрали все имущество и уехали. Добравшись до Еревана, поселились в центре города, на улице Абовяна, где я и живу по сей день.

Я получила семилетнее образование в ереванской школе Степана Шаумяна, а затем работала в электрокомпании секретаршей. В 1932 году вышла замуж, родила троих детей. Муж мой тоже был родом из Западной Армении, из Шатаха.

Фото из документов Нвард Суджян, 1970-е.

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Я получила семилетнее образование в ереванской школе Степана Шаумяна, а затем работала в электрокомпании секретаршей. В 1932 году вышла замуж, родила троих детей. Муж мой тоже был родом из Западной Армении, из Шатаха.

Я из Муса-Дага, родился в армянском селе Битиас, рядом с горой Муса. Акоп, мой отец, занимался шелководством в Муса-Даге. Тем же жил и в Армении. Шелковичные черви питаются листьями шелковицы, отец говорил, что хороший шелк получается только из больших листьев. Я многому у него научился, но сам работал строителем. Наша семья оставалась на родине до 1939 года, потом мы эмигрировали в Ливан. У нас не было потерь в борьбе с турками. Нас было девятеро: отец, мать, четверо братьев, двое сестер и я.

Азат Сулукян 03.02.1912, родина — Муса-Даг

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Я из Муса-Дага, родился в армянском селе Битиас, рядом с горой Муса. Акоп, мой отец, занимался шелководством в Муса-Даге. Тем же жил и в Армении. Шелковичные черви питаются листьями шелковицы, отец говорил, что хороший шелк получается только из больших листьев. Я многому у него научился, но сам работал строителем. Наша семья оставалась на родине до 1939 года, потом мы эмигрировали в Ливан. У нас не было потерь в борьбе с турками. Нас было девятеро: отец, мать, четверо братьев, двое сестер и я.

В Ливан мы пошли пешком. Дорога была долгая, не было воды, в день умирали по 10–15 путников. До этого мы два месяца жили в селе Айнчар, на границе Сирии и Ливана: 51 километр до Сирии с одной стороны, 51 километр до Ливана — с другой. Мама моя прожила долго — 103 года.

В 1946-м наша семья из Ливана приехала в Армению, в Алаверди. Спустя девять лет я женился, родились дети.

Школьное фото Азата Сулукяна, 1926

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

В Ливан мы пошли пешком. Дорога была долгая, не было воды, в день умирали по 10–15 путников. До этого мы два месяца жили в селе Айнчар, на границе Сирии и Ливана: 51 километр до Сирии с одной стороны, 51 километр до Ливана — с другой. Мама моя прожила долго — 103 года. В 1946-м наша семья из Ливана приехала в Армению, в Алаверди. Спустя девять лет я женился, родились дети.

Моя семья была из тех армян киликийского района Суедиа, которые в 1915-м участвовали в борьбе Муса-Дага против турецких погромщиков. Когда местные власти попытались привести в исполнение приказ об изгнании армян, жители нашей деревни решили оказать сопротивление, поднявшись на гору Муса. Там и шли оборонительные бои: 53 дня подряд они с успехом отбрасывали турецкие войска.

Мой отец и дядя были солдатами в турецкой армии. Дядю убили и бросили в реку. По этой причине его сестры даже многие годы спустя не ели рыбу. А отцу удалось сбежать и вернуться домой. Он решил подняться на гору и примкнуть к самообороне. В 1915-м на гору поднялись мы с сестрой, мамой и бабушкой. Мне тогда было три года.

По ночам женщины спускались в деревни, приносили инжир и виноград, пекли хлеб. Но наши силы иссякали.

Силвард Атаджян 01.07.1912, родина — Киликия

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

Моя семья была из тех армян киликийского района Суедиа, которые в 1915-м участвовали в борьбе Муса-Дага против турецких погромщиков. Когда местные власти попытались привести в исполнение приказ об изгнании армян, жители нашей деревни решили оказать сопротивление, поднявшись на гору Муса. Там и шли оборонительные бои: 53 дня подряд они с успехом отбрасывали турецкие войска. Мой отец и дядя были солдатами в турецкой армии. Дядю убили и бросили в реку. По этой причине его сестры даже многие годы спустя не ели рыбу. А отцу удалось сбежать и вернуться домой. Он решил подняться на гору и примкнуть к самообороне. В 1915-м на гору поднялись мы с сестрой, мамой и бабушкой. Мне тогда было три года. По ночам женщины спускались в деревни, приносили инжир и виноград, пекли хлеб. Но наши силы иссякали.

40 дней спустя мы заметили корабль в море и подняли флаг. Капитан заметил нас и прислал маленькое судно выяснить, кто мы и чего хотим… Капитан сказал: «Боритесь, продержитесь 8 дней, мы заберем вас». Спустя 8 дней пришел маленький корабль, на котором в первую очередь перевезли детей и стариков. Молодым сказали: «Оставайтесь и бейтесь, мы вернемся и за вами».

После 53 дней сопротивления наша семья на французском судне доплыла до Египта. Спустя 4 года, в 1919-м, мы вернулись на родину, в Хдрбек. Там рос огромный дуб, в низком дупле которого привязывали лошадей, под ним располагались 3 кофейни. Водный источник там бил прямо из-под земли, на его холодной воде работали 3 мельницы. Но в 1939-м нам пришлось снова уехать, на этот раз в Алеппо. Там мы и выросли, там же я вышла замуж. В 1947 году мы оставили свой дом и жизнь в Алеппо, чтобы приехать в Ереван, но отсюда нас на 5 лет сослали в Варденис. Там я ткала ковры. В 57-м мы вернулись в столицу, получили участок в Малатии-Себастии, и по сей день там живем. У меня трое сыновей, 7 внуков и 12 правнуков.

Фотографии Силвард Атаджян и ее мужа (внизу слева — армейское фото).

Фото: Ваан Степанян / PAN Photo; текст Кристине Кюрклян / PanARMENIAN.Net, Гнел Налбандян

40 дней спустя мы заметили корабль в море и подняли флаг. Капитан заметил нас и прислал маленькое судно выяснить, кто мы и чего хотим… Капитан сказал: «Боритесь, продержитесь 8 дней, мы заберем вас». Спустя 8 дней пришел маленький корабль, на котором в первую очередь перевезли детей и стариков. Молодым сказали: «Оставайтесь и бейтесь, мы вернемся и за вами». После 53 дней сопротивления наша семья на французском судне доплыла до Египта. Спустя 4 года, в 1919-м, мы вернулись на родину, в Хдрбек. Там рос огромный дуб, в низком дупле которого привязывали лошадей, под ним располагались 3 кофейни. Водный источник там бил прямо из-под земли, на его холодной воде работали 3 мельницы. Но в 1939-м нам пришлось снова уехать, на этот раз в Алеппо. Там мы и выросли, там же я вышла замуж. В 1947 году мы оставили свой дом и жизнь в Алеппо, чтобы приехать в Ереван, но отсюда нас на 5 лет сослали в Варденис. Там я ткала ковры. В 57-м мы вернулись в столицу, получили участок в Малатии-Себастии, и по сей день там живем. У меня трое сыновей, 7 внуков и 12 правнуков.