Венецианский фестиваль закончился победой самого народного фильма основного конкурса — «Золотого льва» получил романтический блокбастер Гильермо дель Торо о любви уборщицы и ихтиандра «Форма воды». «Лента.ру» рассказывает о всех призерах киносмотра, а заодно предоставляет альтернативу выбору жюри — пятерку собственных фаворитов из программы Венеции-2017.
Кадр: фильм «Форма воды»
Романтичная немая уборщица, ее чернокожая коллега-выручалочка и богемный друг-гей, русский шпион Дмитрий и американский службист-садист, а главное, стремительно (пусть и без слов) влюбляющийся в главную героиню человек-амфибия — алхимическая лаборатория Гильермо дель Торо в этот раз полна фриков на любой вкус. С их участием мексиканец разыгрывает высокобюджетную сказку такой наивной чистоты, что жюри во главе с Аннет Беннинг не смогло устоять — как-то пропустив тот факт, что отдавая дань классическим хоррорам вроде «Твари из Черной лагуны», дель Торо унаследовал у старого Голливуда и его грехи вроде врожденного расизма и тотальной инфантильности.
Кадр: фильм «Фокстрот»
Победивший в Венеции-2009 с эффектной танковой драмой «Ливан» Самуэль Маоз в этот раз вновь привез на фестиваль военное кино — и получил от жюри второй по значимости приз. «Фокстрот» — сюрреалистический спектакль в трех актах, через призму сюжета о гибели на посту одного израильского призывника просвечивающий абсурдистское устройство всей страны, замкнутой в порочном круге насилия.
Кадр: фильм «Опекунство»
Француз Ксавье Легран уедет из Венеции сразу с двумя призами — кроме награды лучшему режиссеру, он также удостоился и трофея за лучший дебют (его присуждает отдельное жюри). Объяснить эти два решения чем-то, помимо универсальности истории и хороших актерских перформансов, трудно: Легран беззастенчиво давит зрителю на больные точки сюжетом о последствиях развода в семье с двумя детьми, и настоящей киногенией его фильм искрит лишь в последние двадцать минут, когда монотонная семейная драма вдруг превращается в натуральный хоррор.
Кадр: фильм «Ханна»
Шарлотта Рэмплинг в свое время играла у таких мастеров итальянского кино, как Лукино Висконти и Лилиана Кавани, а теперь получила в Венеции приз, сыграв жену подозреваемого в педофилии в драме их соотечественника Андреа Паллаоро. Это и в самом деле самоотверженный актерский выход — эффектный как своей наглядностью (71-летняя артистка обнажается в кадре), так и внутренней, психологически мощной энергией.
Кадр: фильм «Оскорбление»
Ливанец Риад Дуэри в своем «Оскорблении» сталкивает лбами двух мужчин, вынужденно соседствующих на одной из бейрутских окраин: автомеханика-христианина и строителя-палестинца — причем спор из-за водосточной трубы быстро перерастает сначала в судебную драму, а затем в абсурдный конфликт национального масштаба. Палестинец Камель Эль Баша играет менее броскую из этих двух ролей — его беженец-герой эмоции сдерживает, пряча их под занавесом вежливости и превратно понятой чести. Тем мощнее оказывается выхлоп этих эмоций.
Кадр: фильм «Милая страна»
Австралиец Уорвик Торнтон продолжает в своих фильмах с разных исторических и тематических ракурсов рассказывать о трагедии, переживаемой коренным населением континента, — и собирать призы международных фестивалей (его «Самсон и Далила» восемь лет назад была признана лучшим дебютом в Каннах). «Милая страна» несколько смущает дидактичной праведностью гнева против дискриминации — что частично искупается живописностью, с которой снята эта разворачивающаяся в начале ХХ века история преследования аборигена за убийство, совершенное из самообороны.
Кадр: фильм «Три билборда за пределами Эббинга, штат Миссури»
Ирландский драматург и режиссер МакДона, в свое время покоривший зрителей экзистенциальной гангстерской комедией «Залечь на дно в Брюгге», в своем новом фильме добился, пожалуй, еще более органичного сочетания едкого, абсурдистского юмора и пугающе реалистичной драмы. Причем, в отличие от «Брюгге», здесь нет ни одного карикатурного персонажа — история женщины, после гибели дочери объявившей войну бездельникам из полиции, полна героев, даже самые мудаковатые из которых постепенно раскрываются с неожиданных сторон. Убийственно шутить при этом МакДона тоже не забывает — и его кино вполне заслуживало и более солидного приза.
Кадр: фильм «Положитесь на Пита»
Врожденная киногеничность юного артиста Чарли Пламмера — не единственный инструмент англичанина Эндрю Хэйга в этой истории сироты, нашедшего отдушину в соседском скаковом бегуне, но обреченного на столкновение с жестокостью этого мира во всей ее полноте. Однако совершенно точно это инструмент самый действенный — лишенный некоторой спекулятивности сценария и монотонности режиссуры Хэйга.
Кадр: фильм «Зама»
Внеконкурсное возвращение аргентинки Лукреции Мартель после почти десятилетнего перерыва по артистизму и авторской уверенности в своем подходе, пожалуй, на голову превосходит любой фильм из основного венецианского конкурса. Мартель находит в истории испанского бюрократа XVII века, отчаянно ждущего перевода на родину из латиноамериканского захолустья, повод не только разрушить конвенции костюмной драмы, но и разыграть театр такого сюрреалистического абсурда, что его по достоинству оценил бы и сам Дэвид Линч.
Кадр: фильм «Экслибрис»
Подобно многим поздним работам живого классика документалистики Фредерика Уайзмана, «Экслибрис» задействует мегаломанский — почти 3 часа 20 минут — хронометраж. Но это кино не из тех, что измором берут зрителя — даже если он до этого не сильно интересовался нью-йоркской библиотечной системой. Давая возможность вслушаться в десятки голосов и присмотреться к самым разным сторонам библиотечной махины, Уайзман постепенно предъявляет целостную при всем многообразии фигур панораму человеческого общежития как такового — и показывает, на каких основаниях вообще могут складываться (и успешно это делают) договоренности между людьми в свободном обществе.
Кадр: фильм «Каннибал»
Не самая жалующая зрителя — но при этом абсолютно поразительная — документальная картина антропологов от кино Паравел и Кастена-Тэйлора знакомит зрителя с настоящим каннибалом, японцем Иссеи Сагавой, в 1981-м убившим и попытавшимся съесть свою французскую подругу. Опираясь лишь на прямую речь героя и его брата, а также на гиперкрупные, до размывания конкретных черт, планы, режиссерский дуэт одновременно позволяет понять мотивы и импульсы, живущие внутри Сагавы — а с другой стороны, наглядно напоминает, каким блужданием в потемках на самом деле является познавание другого человека в принципе.
Кадр: фильм «Вилла»
Мало кем по достоинству оцененный фильм уважаемого насмотренными синефилами француза Робера Гедигяна заслужил куда более теплого приема, чем получил в Венеции. На ординарной сюжетной завязке — взрослые, уже и сами начинающие стареть дети съезжаются в родной дом после инфаркта, парализовавшего их отца — Гедигян выстраивает кино изобретательное и доступное, универсальное и злободневное, одинаково интересующееся абсурдом и сантиментами. Главным же его достоинством оказывается непредсказуемость — «Вилла» подрывает зрительские ожидания, то проявляя в общих местах небанальные, богато прорисованные частности, то вторгаясь в типовую семейную драму неожиданным сюжетным поворотом или от сюжета отступлением.
Кадр: фильм Sandome No Satsujin
Новый фильм неутомимого и при этом не останавливающегося в авторском развитии японца Хирокадзу Корэ-эды должен войти в число его лучших картин — хотя чтобы оценить его достоинства, нужно обращать внимание не только на сюжет, но и на его работу с конвенциями типичного зрительского кино. «Третье убийство» как будто бы собирается расследовать одно очень странное преступление — причем усилиями не сыщиков, но адвокатов подозреваемого, а на деле показательно демонстрирует, какой фальшью пропитаны стандартные кинодетективы и судебные драмы. Корэ-эда, в сущности, наследует «Расемону» Куросавы — только добавляя, что правда, по большому счету, не только у каждого своя, но и, как феномен, утратила свое влияние на хоть какие-то процессы в мире людей. Если и вообще им обладала.