Дворяне и крестьяне современной России Социологи о сословной структуре и неформальной экономике нашей страны

Как выглядит социальная структура российского общества? Правильно ли государство понимает схему общественных отношений в стране? Этим и другим темам была посвящена третья, заключительная дискуссия цикла «Жизнь вне государства», организованная Фондом Егора Гайдара (здесь можно прочитать первую и вторую).

В беседе приняли участие социолог, политолог, заведующий кафедрой местного самоуправления факультета социальных наук НИУ ВШЭ Симон Кордонский, профессор факультета социальных наук НИУ ВШЭ Юрий Плюснин и заместитель заведующего лабораторией экономико-социологических исследований НИУ ВШЭ Светлана Барсукова. «Лента.ру» записала основные тезисы их выступлений.

В России нет среднего класса, бедных и богатых

Симон Кордонский:

Существует множество способов деления людей на группы. С нашей точки зрения, однозначными социальными группами являются только те, самоидентификация членов которых совпадает с их внешней идентификацией. Например, если я считаю себя богатым и другие считают меня богатым, то я богат. Но если я считаю себя богатым, а другие считают меня придурком, то я не богат. Это введение признака совпадения самоидентификации с идентификацией позволяет сильно сузить многообразие всевозможных определений, вводимых социологами для социальной структуры.

В ходе исследования нас интересовала социальная стратификация в России. До начала 90-х годов в стране существовали рабочие, крестьяне и служивая интеллигенция, но они исчезли. Что же получилось в результате? К какой социальной группе относитесь вы, ваши родители, дети? Один очень богатый человек на мой вопрос «Петя, к какой ты группе относишься?», подумав, ответил: «Я научный сотрудник». Не сложилась стратификация у нас, непонятно, какая она. Нет системы социальных групп.

Общество не может существовать, когда люди не понимают, кто они есть. В любом более-менее стабильном социальном устройстве человек на этот вопрос отвечает автоматически. Кто я? Безработный, мелкий предприниматель, маклер. Человек знает свое место в системе.

Тем не менее эта система социальных групп существует, хотя она явным образом и не определена. Есть, по меньшей мере, два способа для ее описания. Первый способ — когда группы сами возникают в естественных отношениях, на рынке, это деление на классы богатых, бедных, средний класс. Оно возникло в 30-е годы и определяется не по доходу, а по уровню потребления.

Специалистам известно, чем кончились попытки приспособить аппарат классовой теории к нашему обществу. Никак у нас не могут найти средний класс, его нет. Вроде бы люди потребляют примерно одинаково, получают примерно одинаково, а ведут себя совершенно несообразно тому, как должна себя вести эта группа населения. Если нет среднего класса, получается, что нет и низшего класса — это мы выяснили по результатам полевых исследований.

В нашей стране бедных по самоопределению не существует. Мы спрашиваем у человека о его жизни, он отвечает: «Мы живем как все». Это самоопределение фиксирует только то, что бедных нет — есть люди, недостаточно обеспеченные ресурсами.

Точно так же исследование показало, что у нас нет и богатых. Те люди, которых при внешнем наблюдении можно было бы считать ими, таковыми себя не ощущают. Один из наших респондентов как-то сказал: «Мы не олигархи, мы сильно разбогатевшие кооператоры». То есть, какими они были в 90-е годы, такими до сих пор и остались. Значит, этот тип группообразования — по доходам, по расходам, по уровню потребления — не работает.

Светлана Барсукова:

Существует тысяча и один способ ответить на вопрос «что есть средний класс?» Когда эти методики прикладывают к рыночному обществу, то там разница техник может давать разную процентовку, но все равно цифры получаются более-менее стройные. У нас же по одной методике определенные люди попадают в средний класс, а по другой категорически в него не попадают. Возник вопрос: какой категорией пользоваться, каким образом наше общество структурировано?

По мнению некоторых социологов, таких как Ольга Бессонова, вы никогда полностью не поймете современное российское общество, если не сможете отказаться от терминов и логических схем, признанных в западной науке. Если искать в России рынок, тогда надо признать, что он у нас, видимо, какой-то больной (может, это и не рынок вовсе). Или в случае со средним классом придется согласиться с его фактическим отсутствием, а раз это так, то где тогда все остальные люди?

Очень смело в какой-то момент начать называть вещи другими именами. Не рынок больной — это просто не рынок, это раздаток, как говорит Бессонова. Это не классы, это просто сословное общество. Оно живет по другим законам и вообще по-другому дышит.

Какие социальные группы выделяет государство

Симон Кордонский:

Мы решили подойти к этому вопросу с другой стороны и узнать, какие вообще группы государство видит, принимает, создает. Нам удалось вскрыть золотую жилу. В 2002 году вышел закон «О системе государственной службы», в рамках которого были определены три вида служения: государственно-гражданская служба, военная служба и правоохранительная служба. В рамках него вышло очень много законодательных актов (около 60), и в каждом из них фиксировалось положение какой-либо одной социальной группы. Всего за прошедшие 13 лет создано около сорока таких групп.

Мы не смогли найти им экономического определения и решили назвать их просто сословиями. Они, по нашему определению, создаются государством для нейтрализации каких-либо угроз. Кроме них есть еще группы, существующие по инерции. Например, от Советского Союза мы унаследовали бюджетников — людей, занимающихся обслуживанием государственных социальных обязательств. Среди других — пенсионеры и маргиналы (осужденные, ограниченные в правах и прочие).

Но сословия, создающиеся для нейтрализации угроз или существующие по традиции — это внутренние определения, никто, кроме госслужащих, их не понимает. Есть же еще общепринятые термины: власть, народ, активное население и маргиналы.

Власть — это государственные, гражданские и муниципальные служащие, дипломаты, военные, правоохранители, судьи, казаки, депутаты и руководящие работники госкорпораций и компаний с государственным участием. Каждая из этих групп имеет внутреннее ранжирование, все они получают жалование от государства, премии, административную ренту от занимаемого положения. Их социальная функция — служение системе, нейтрализация угроз, обеспечение других социальных групп.

Народ — это бюджетники, работающие по найму, пенсионеры, инвалиды и безработные на пособии. Они обслуживают другие социальные группы. Их доход — пенсия, пособия, заработная плата, статусная рента, стипендия.

К группе «активное население» причисляются лица свободной профессии — те, кто живет за счет гонораров, зарабатывает самостоятельно и не сидит на жаловании. Это профессии от политтехнологов до проституток и священнослужителей, а также отходники — все они обслуживают государство.

В общей сложности их около 15 миллионов человек — на социальном учете они нигде не числятся, налогов не платят. Именно о них беспокоилась вице-премьер Ольга Голодец, когда говорила, что 40 процентов трудоспособного населения России вообще не совершает выплат в социальные фонды, и нужно найти способ заставить их это делать.

Последняя группа — маргиналы (судимые, отбывающие наказание, подследственные, находящиеся на УДО, служащие по призыву, алкоголики и бомжи, мигранты, воспитанники интернатов и детских домов). Они живут за счет пайка, подаяния, тюремной доли, ренты криминального статуса, доходов от неформальной занятости. Рамками маргинальных субкультур, по нашим данным, охвачено не меньше 20 процентов населения, поскольку это не только судимые, осужденные и подобные им, но и их социальное окружение.

Наличие одного судимого в семье означает, что вся семейная субкультура имеет отчетливый криминальный оттенок. Например, в Зубово-Полянском районе на 62 тысячи населения 27 тысяч зэков, а все остальные — это сотрудники ВОХР (вооруженные подразделения охраны, занимающиеся охраной объектов или сопровождением грузов — прим. «Ленты.ру») в третьем и четвертом поколении. Причем и зэки, и работники ВОХР говорят на одном и том же языке и прекрасно понимают друг друга. Это хорошо иллюстрирует, каким образом возникает такая структура, как она функционирует.

Сословия сильно различаются по источникам дохода и по тому, от кого они этот доход получают. Сочетание типа дохода с его источником — не с его объемом, ни в коем случае не с уровнем потребления — является основным стратификационным признаком в нашей стране. Вот один из способов стратификации, связанных с государством, но есть и другие, уже вне рамок сословной структуры.

Сейчас мы наблюдаем очень интересный процесс, когда унаследованное от СССР сословье бюджетников постепенно переводят в статус работающих по найму, таким образом медленно его ликвидируя. Многие уходят в системы неформальных отношений, а цены на их услуги в результате понижаются.

Это интересный процесс трансформации социальной структуры. Государство, с моей точки зрения, само не понимает, что оно создает. Вроде уже есть группы для нейтрализации угроз, но отношения между ними не институализированы, никак не прописаны, сословные собрания не созданы. Механизмов решения межсословных конфликтов, кроме силовых, не отработано.

Юрий Плюснин:

Служивое сословье — это люди, служащие государю (сейчас — государству). Обслуживающие же сословья — это все те, кто обслуживает служивых. Чувствуете? Дворяне и крестьяне. Неважно — государевы, помещичьи или крепостные крестьяне, это практически аналогичные отношения, только сегодня государство не персонифицировано.

Сословные отношения — совсем не экономические. В разговоре о классах используется концепция в рамках теории классовых отношений, предполагающая экономические отношения, но они возможны только при капитализме.

У нас капитализма нет — в лучшем случае когда-то был псевдогосударственный капитализм. Сословные отношения являются не экономическими, а политическими, то есть представляют собой отношения служения.

Социальная структура в провинции

Юрий Плюснин:

Если говорить о том, как выглядит социальная структура в местном провинциальном обществе, то ее реальное устройство сильно отличается от нашего представления. Идея, согласно которой степень потребления определяет статус, не работает. В местных обществах — в селах, в малых городах и почти повсеместно — совсем иначе определяется социальный статус, а также самоопределение людей.

Например, недавно я был в относительно изолированном поселке, где все друг с другом знакомы и тесно связаны. Я разговаривал с давним знакомым и спросил, кто у них считается местной «белой костью». Он ответил: «Все очень просто. Тут к нам каждый год Патриарх наведывается, мы устраиваем в честь его приезда обед и приглашаем человек 50 — они и входят в эту категорию».

Я у него спросил, не зависит ли такой статус от дохода человека, есть ли у них богатые? «Богатые есть, но от богатства это никак не зависит. Если хочешь посмотреть на плоды их рук, сходи на окраину поселка и посмотри на последствия их попыток свое богатство воплотить в материальные ценности. Вот уже около десятка лет эти последствия стоят там, разрушаются», — ответил он.

Статус человека в местном обществе определяется совсем не деньгами. Взрослая женщина, работающая в местной администрации и живущая на 15 тысяч рублей в месяц, имеет гораздо больше влияния, чем лесовик-бизнесмен, каждый месяц приносящий семье по полмиллиона рублей в этом же местном обществе. У нас есть формальная, созданная государством структура, мы в ней обязаны присутствовать, но в России половина населения находится вне государства, и половина российской экономики неформальная.

Как же определяет свою структуру реальное местное общество, прежде всего — провинциальное? На фоне формально заданной государством структуры существует своя местная, в которой статус человека определяется как минимум четырьмя параметрами по четырем критериям.

Самый маловажный из них — деньги. Местное общество очень невнимательно следит за объемом средств человека или семьи, люди утаивают свои доходы. Вы никогда не узнаете от родственников, сколько реально человек добывает и сколько он реально тратит. Он может совсем ничего не расходовать, как когда-то писал Теофиль Готье: «вот он, стотысячник, а в лохмотьях ходит, еще и прибедняется».

Самое важное в местном обществе — это влияние человека, то, какое общественное значение он имеет, как может влиять на поведение, мысли и настроение других людей. Еще один критерий заключается в принадлежности к семье, к клану, к родственным группам. Семьи, занимающие верхний статус, очень часто стараются сохранить его как можно дольше, даже в ущерб себе. Именно такие кланы Симон Кордонский имеет в виду, когда говорит о современных «помещиках».

Детализированные социальные знания

Ольга Барсукова:

Мы попытались найти ответ на вопрос о том, как люди выживают при низком уровне доходов. Согласно российскому мониторингу экономического положения и здоровья населения, по которому ежегодно опрашивают шесть тысяч домохозяйств, большая часть опрошенных не помогает и не получает помощь от близких в виде вещей, продуктов питания и тому подобного. Такие результаты получаются именно из-за формулировки самого вопроса — людям задают вопрос о том, «одаривают» ли их. Понятно, что это слово воспринимается неоднозначно.

В рамках собственного проекта мы попросили разные семьи в течение года записывать в специальную тетрадь все, что приходит, грубо говоря, «на халяву». Например, соседка помогла посидеть с ребенком, кто-то пирожками угостил, бабушка из деревни свинину прислала. Ни одна семья не сдала пустую тетрадь, хотя в ответе на вопрос об «одаривании» 60 процентов респондентов отвечали отрицательно. Когда мы стали складывать все эти записанные за год в тетрадь килограммы, литры и пучки, то получили центнеры и тонны продуктов, цистерны молока.

Некоторые записывали, например, «пять мешков комбикорма с фермы», люди считали, что это то же самое. Что соседка дала, что с фермы вынесено — все это «халява». Огромные объемы семейного кредитования, трудовой помощи — это целый пласт неформальной экономики, за счет которой выживают обычные люди, не называя это словами «выживание» и «дали».

Такая почвенная социология показывает, на каком высоком уровне находится у нас самоорганизация жизни, здесь все тонко, контекстуально. Часто люди не могут объяснить, почему с одной просьбой они считают возможным обратиться к соседу, а с другой — нет.

Все понимают, что 10 рублей, занятые у соседа, нужно вернуть, хотя он будет говорить, мол, да ну, мелочь, ерунда, забудьте. Но попробуйте вы забудьте! Взять же у мамы даже тысячу, даже если она пенсионерка, — ничего страшного, она счастлива, что помогла. Это настоящие нормативные правила, определяемые не государством, а самостоятельно вырабатываемые изнутри. Тот, кто путается в этой системе правил, подлежит остракизму, после чего лишается всех ресурсов для выживания.

Симон Кордонский:

Вот такая контрастная жизнь. Любое распределение ресурсов государством воспринимается как «опять они в карман хотят к нам залезть». В прошлом году, когда рубль начал падать, люди закупали в кредит дорогую технику, по восемь телевизоров. По их мнению, раз они президента поддержали, то пусть теперь он и разберется, а отдавать занятые деньги никто не собирается.