Это обычный семейный портрет и простой рассказ о том, как люди преодолевают самое сложное, что может быть в жизни, — недуг собственных детей. Представляем вам историю из собрания Русфонда, который уже 19 лет помогает тяжелобольным детям. Если вы захотите присоединиться к тем, кто им помогает, сделайте это на сайте Русфонда или воспользуйтесь кнопкой ПОМОЧЬ. Рубрику «Жизнь. Продолжение следует» ведет Сергей Мостовщиков.
Жизнь Анны Першиной, молодой учительницы из поселка Мирного под Челябинском, вполне может считаться каноническим образцом тихого счастья и символом исполнения всех простых желаний нормального человека. Любящий муж Анатолий, долгожданный сын Максим, уважение соседей. Анна Першина, кроме того, своего рода местная знаменитость. Многие заботятся о ней, пекутся о ее благополучии, звонят, заходят проведать, то и дело приезжают даже чиновники областного масштаба, спрашивают, не надо ли помочь. Вот каким мы видим набросок хорошей состоявшейся жизни, в котором, впрочем, не хватает пока некоторых более резких штрихов.
Анна Першина выросла в детском доме, а сын ее Максим родился с серьезными пороками развития — не было части пищевода и кишечника, ребенок не мог есть и ходить в туалет. Первые годы его жизни — сплошные реанимации, операции и поиски денег. И вот парадокс человеческого существа: казалось бы, в деталях сущий кошмар, а в целом картина выходит светлой и даже радостной. Мы говорим с Анной Першиной о том, почему ей нравится быть частью этой картины под названием «Жизнь»:
— У меня нет родителей, я жила в детском доме в Травниках, в Чебаркульском районе. Папу я вообще не знаю, а мама — у нее алкогольная зависимость. Меня всегда пугали детским домом, чего только про них не говорят. Но, мне кажется, все это неправда. Вот иногда, знаете, когда тяжело бывает, сидишь, всякое вспоминаешь — и ничего плохого не вспоминается. Мне кажется, если бы не детский дом, мне было бы хуже. Меня там всему научили — стирать, готовить, самостоятельной быть и так далее. Шитье, вязание, танцы, компьютеры, изо. Что еще надо? У меня только положительные эмоции.
«Полтора месяца Максим лежал в реанимации, ему сделали две операции. Я ревела так, что чуть не умерла...»
Фото предоставлено Русфондом
После детдома я приехала в Челябинск учиться на учителя начальных классов. Вот с первого сентября выхожу здесь, в Мирном, на работу в школу. Была тут уже на практике, мне понравилось. Иду теперь по поселку, все мне говорят: «Анна Сергеевна, здравствуйте!» То есть атмосфера добрая, отличается от городской.
С мужем моим Анатолием мы познакомились в училище. Он, правда, потом ушел оттуда, сейчас учится на программиста. Сын у нас, Максим. Он родился и заболел. Во время беременности ничего особенного мне не говорили, все было в порядке. А когда родила его, мне его не показали. Ну, после кесарева сечения же обычно и не показывают, но только вечером всем принесли детей, а мне нет. Я говорю: «А где мой ребенок?» Они говорят: «Сейчас придет педиатр и все вам расскажет».
Ну вот, пришел педиатр и все рассказал. Пищевод полностью не сформировался, не сросся с желудком, и, как я поняла, короткая получилась кишка, то есть не было у него попы, дырочки. Я не то что испугалась, у меня вообще была истерика. Я ревела так, что чуть не умерла. Полтора месяца Максим лежал в реанимации, ему сделали две операции: натягивали и пришивали пищевод и выводили на живот специальный отвод от кишечника. Когда я забрала его из реанимации, сидела и ревела над ним. И вот пришла врач, не помню, как ее зовут, столько врачей я видела за это время, так вот, она мне сказала: «Да перестань ты, что ты воешь над ним, как будто он у тебя умер, не бойся, вылечим мы его».
«Во время беременности ничего особенного мне не говорили, все было в порядке. А когда родила его, мне его не показали»
Фото предоставлено Русфондом
И вот с тех пор я помню эти слова. Что только мы не пережили. Врачи нам сами сделали пищевод, сами его потом порвали во время одной из процедур. И нагнаивалось все, и плакал ребенок все время, и никак не набирал вес, и когда сделали ему дырочку в попе, тоже все это очень долго заживало. Шесть операций он пережил с тех пор. С последней нам помогал Русфонд, мы ездили в Питер делать пластику пищевода — врачи взяли часть кишки и пересадили ее. И вот теперь все более или менее наладилось, я успеваю окончить училище и собираюсь выходить на работу, Толик хочет устроиться программистом на «Макфу» — это знаменитая на весь мир фабрика, знаете такие макароны?
Не знаю, как я все это выдержала. Может, меня подталкивало то, что я из детдома. Когда Максим родился такой, мне ненароком сказали: может, ты его оставишь, зачем он тебе, ты же молодая, еще родишь себе. Нет, говорю, вы чего это? Зря я его девять месяцев, что ли, носила? Да хоть какой он, а мой. Вот, помню я, первый раз приехала в реанимацию, смотрю — там столько детей! Я говорю: «А что с ними?» Они говорят: «Да они здоровые, просто родители оставили».
«Зря я его девять месяцев, что ли, носила? Да хоть какой он, а мой...»
Фото предоставлено Русфондом
Удивительные все-таки у нас бывают люди! Одни живут с такими сложными детьми, с такими диагнозами, а другие здоровых оставляют на произвол судьбы. Не знаю, как это возможно. Ведь вот терпишь, ревешь, мучаешься, ночами не спишь, но не одна, а вместе. И у этого совсем другой смысл. И этот смысл — и есть жизнь.
