«Самое страшное в их жизни уже случилось» Психолог МЧС о том, как люди переживают горе и как поддержать их в трудный час

СюжетНаводнение в Санкт-Петербурге

Фото: Валерий Мельников / РИА Новости

Благодаря соцсетям и современным медиа мы едва ли не каждый день становимся свидетелями катастроф и происшествий, в результате которых гибнут люди. А последний теракт в Санкт-Петербурге, унесший жизни 15 человек, лишний раз напомнил, что такая трагедия в любой момент может коснуться кого-то из наших близких. На месте всех чрезвычайных ситуаций вместе с полицией обязательно присутствуют психологи МЧС. О том, как люди ведут себя в горе, через что проходят, переживая внезапную утрату, и как утешить того, кто потерял близкого человека, «Ленте.ру» рассказала заместитель директора Центра экстренной психологической помощи МЧС России Лариса Пыжьянова.

Он умер, я живу

У моей подруги погибла 20-летняя дочь. Родители очень переживали. Подруга винила себя: «Наверное я не верила в Бога. Он меня наказал». Она стала часто ходить в церковь. Поплачет, свечку поставит, и на душе хорошо. И вот в течение нескольких месяцев умирает ее муж. После этого сказала: «Знаешь, я больше не могу ходить в церковь. Я обиделась на Бога. Когда дочь умерла, я решила, что неправильно живу. Но потом же я к Богу обратилась. И он знал, что муж остался у меня единственным родным человеком. Почему он не помог?»

Лариса Пыжьянова

Лариса Пыжьянова

Иллюзия стабильности и управляемости своей жизни — базовая. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей уверен, что в целом мир справедлив. Не делай никому зла, и ничего плохого с тобой не произойдет. Но когда внезапно из нашей жизни уходит близкий человек, ощущение справедливости нарушается. Ты вдруг понимаешь, что и с тобой, и с другими твоими близкими в любой может что-нибудь случиться. В психологии есть термин «чувство вины выжившего в катастрофе». Казалось бы, повезло — радуйся. Но многие спасшиеся начинают казнить себя; думать о том, что сделали что-то не так, не смогли кому-то помочь.

Чувство вины развивается и у тех, кто не был непосредственным участником события, в котором погибли их родные. «Я знаю, что если бы я на пять минут его дома задержала, он бы сейчас был жив». «Почему мы купили билет на этот самолет?» «Я в парикмахерской сидела, когда он там умирал. И даже ничего не чувствовала». Когда слушаешь, как люди сокрушаются, понимаешь, что их роль в случившемся сильно преувеличена. Но люди по-настоящему страдают, для них это серьезно. Такое самобичевание разрушает. Как говорят психологи, нужно помочь человеку заземлиться, почувствовать почву под ногами, понять, что есть вещи, которые не в нашей власти. Помочь переработать чувство вины в сожаление: «Я страдаю, я переживаю и очень сожалею, что случилось именно так. Но моей вины в случившемся нет, потому что случившееся находилось за границами моих человеческих возможностей». Примерно так.

Симптомы горевания

Независимо от обстоятельств горе развивается по схожим механизмам. Тяжелый период длится год-полтора. Когда человек осознает, что он остался один — может случиться и депрессия, и агрессия, и все что угодно. Первый год самый трудный. Считается, что в этот период человек по-новому проживает все значимые моменты жизни семьи: праздники, отпуска, дни рождения, решение важных бытовых вопросов и т.п. Учится жить самостоятельно. О горюющем в этот момент надо заботиться. Но это не должно быть навязчиво. Не стоит превращать его в больного. Если знаешь, чем можешь помочь, — помогай. Еще лучше не просто сказать: «Звони если что». А как-то конкретизировать: «Я могу сделать это и то. Обращайся».

Этот период может длиться и дольше года. Но если нет динамики, если состояние человека не меняется — нужно насторожиться и обратиться к профессиональному психологу. Возможно, что человек уже начал обрастать так называемой вторичной выгодой от своего поведения. Он начинает манипулировать окружающим: у меня такое горе, а ты от меня чего-то требуешь. Никто не должен никуда ездить, летать. Садитесь рядом и горюйте. Если еще что-то случится — я умру.

Женщина на станции метро «Технологический институт» в Санкт-Петербурге на следующий день после теракта

Женщина на станции метро «Технологический институт» в Санкт-Петербурге на следующий день после теракта

Фото: Анатолий Медведь / РИА Новости

Невозможно пребывать в постоянном накале. Через какое-то время начинается адаптация к ситуации. И вместо тяжелого эмоционального расстройства приходят светлые и темные периоды. То есть об умершем вспоминают не со слезами, а с какой-то светлой грустью, «какое счастье, что он был в нашей жизни». А потом — раз, и опять накрывает: «Что же я смеюсь и радуюсь, у меня же такое горе».

Надо понимать, что все мы — разные. Горе принципиально нас не меняет. Можно предсказать, как в случае несчастья кто-то будет себя вести. Если кто-то склонен к ярким истероидным реакциям, он может стать еще более демонстративным. У нас на одном из ЧС была женщина, которая в начале всех пугала. Говорит, говорит спокойно. Потом неожиданно как закричит. Сбегаются врачи. А с ней был старший сын. Он ей: «Мама, ну ты чего?» Она ему: «Ты ведь знаешь, что я всегда такая». В какой-то момент она подходит уже сама к сыну: «Прости, я там опять покричала». То есть человек таким образом справляется с горем. Не надо пугаться.

Люди в горе как потерянные дети. Я не знаю, как мне теперь жить, что делать. Как бы все вернуть назад. Некоторые начинают обижать оставшихся близких. Даже могут сказать в сердцах: «Лучше бы ты умер». Не надо обижаться. Это симптом горевания.

Слезы — это хорошо

Если видите, что человек не проявляет признаков горя или ведет себя нехарактерно, неуместно (улыбается, выйдя после опознания близкого человека) — обязательно подойдите. Возможно, он в состоянии отрицания и неприятия ситуации. Либо у него развивается глубокое чувство вины. Это опасно. У человека внезапно может возникнуть острая реакция вплоть до попытки суицида.

Мы с такими людьми начинаем работать на осознание. Садишься рядом и расспрашиваешь, кого вы потеряли, что этот человек значил для вас, каким был, что любил, где познакомились и т.д. Тогда человек не выдерживает. Прорываются слезы. Нам первое время представители других служб, работавших на катастрофах, говорили: «Был нормальный человек, сидел себе тихонечко. А как вы с ним поговорили, рыдает. Вы зачем его довели?» Наоборот, слезы — это хорошо. Приходит понимание горя. Пусть это случится при нас, а не где-нибудь дома. Когда рядом никого нет и никто не удержит от спонтанного эмоционального решения.

Участники траурной акции, посвященной памяти погибших при крушении Ту-154 в Сочи

Участники траурной акции, посвященной памяти погибших при крушении Ту-154 в Сочи

Фото: Сергей Пивоваров / РИА Новости

Однако тут важно понимать, какие отношения были у погибшего с родственниками. Бывает, кто-то умер, а его близкие облегченно выдохнули. Энергично занимаются оформлением документов, пособий. Тут помощь психолога не нужна.

Причины жить

Когда мы работаем с людьми, пережившими трагедию, то стараемся построить для них ближайшую перспективу. Нужно предупредить, что сначала будет суета, документы, похороны. Вы будете понимать и словно не понимать, что происходит, а потом на вас со всей силой обрушится горе потери. Какое-то время будет очень трудно. Нужно завести рутину: встал, умылся, позавтракал, ушел на работу. И обязательно надо сказать, что через какое-то время ему станет легче. Это на самом деле правда.

Ресурс можно найти у всех. Но искать надо то, что уже есть. Придумывать ничего не надо. Иначе это бессмысленно. Нужно внимательно слушать. У кого-то этим ресурсом может быть переключение внимания на другого родственника: я сильный, я справлюсь, а ему хуже. У других — уход в работу. Третьим помогает отсидеться дома. Можно спросить: «А вы теряли кого-то до этого, как вы справились?» Человек вернется к прошлому опыту, это даст ему посыл, что раз он тогда справится, то и сейчас сможет.

Тяжело переживают смерть детей пожилые родители. Их надо как-то возвращать в эту жизнь. Смотреть, что может удержать. Для них важный момент — сохранить память о детях. Кто-то в их честь строит часовни, кто-то занимается благотворительностью. Это очень поддерживает. Либо можно вспомнить, о чем мечтали умершие. Может быть, съездить куда-то. Это можно предложить сделать оставшимся родственникам. Если у человека нет сил чего-то делать, стоит спросить, есть ли тот, кто сможет первое время помочь, поддержать. Им это важно.

Акция в память о жертвах теракта в метро Санкт-Петербурга

Акция в память о жертвах теракта в метро Санкт-Петербурга

Фото: Александр Петросян / «Коммерсантъ»

Молодым родителям, потерявшим ребенка, мы ни в коем случае не рекомендуем сразу же пытаться рожать другого. Хотя многие, даже родственники, им это советуют. Надо хотя бы год подождать, отгоревать, отплакать одного, а потом уже думать о другом. Иначе даже неосознанно могут начаться сравнения: вот тот был таким, а этот — такой. Родители должны понять, что умершего заменить никем нельзя.

Дети и смерть

С детьми о горе нужно говорить обязательно. Но подходить к этому очень индивидуально. Что для одного нормально — другому нельзя. Помню пятнадцатилетнюю девочку, у которой в авиакатастрофе погибла мать. Они жили с ней вдвоем. У отца давно была новая семья, но он поддерживал отношения с дочерью. Отец приехал на опознание. Вместе с ним другие родственники и друзья, все мужчины. Девочка говорит: «Я хочу с мамой попрощаться, потому что больше никогда ее не увижу». Отец встал перед моргом грудью: «Я сам этого видеть не хочу, а тебя и подавно не пущу!» И просит меня убедить дочь, что не надо ей этого.

Мы перед этим с девочкой долго разговаривали, пытались выстроить дальнейшую перспективу ее жизни. Она оказалась не по годам рассудительной, очень взрослой. Я чувствовала, как для нее на самом деле это важно. Поэтому поддержала, сказала, что она имеет право. Договорились, что она не в морг пойдет, а попрощается в ритуальном зале, когда маму положат в гроб. Или другая ситуация: девочка не хотела подходить к гробу отца. Мать настаивала. И тут я тоже была на стороне ребенка. Если дочь хочет сохранить образ отца таким, каким она его знала в жизни, — ее право, не надо ни к чему принуждать.

С детьми нужно быть искренними, говорить правду. Если случилась трагедия, ребенок должен переживать это вместе с семьей. Не важно, сколько ему лет. Самое страшное в их жизни уже случилось. Но дети так устроены, что они берут на себя вину за все, что происходит в этом мире. И если ребенка устраняют в самый острый момент, он может решить, что это он во всем виноват. Он должен понимать, что случилось горе. Но горе — общее.

Селфи с мертвыми

Раньше о чрезвычайной ситуации информировали специальные служба, которые работали на месте катастроф. Они все согласовывали, чтобы не было разночтений. Сейчас первые сведения в СМИ начинают поступать от очевидцев. Я считаю, что это нехорошо. Каждый оценивает ситуацию по-своему. Один считает, что это — ужас, другой думает, что все нормально, третий нафантазирует что-нибудь. Даже наши специалисты, когда выезжали на свои первые ЧС, говорили, что кошмар кругом. А уже после пятой ситуации ты начинаешь в этом ужасе видеть структуру, понимаешь по каким законам развивается ситуация. Я помню, как мы в Крымск приехали после наводнения. Там же тоже вначале репортажи вели очевидцы. Писали, что трупы в ямы закапывают, чтобы никто не знал. Противоречивая информация вызывает панику. Потому что никто точно не понимает, что происходит.

Жители Крымска во время открытия памятника горожанам, погибшим в результате наводнения

Жители Крымска во время открытия памятника горожанам, погибшим в результате наводнения

Фото: Артур Лебедев / ТАСС

Мы с коллегами долго думали над тем, что заставляет людей делать селфи на фоне мертвых тел. Это кажется жестоким, хочется осудить. Но это может быть связано с защитными реакциями. Когда у тебя на глазах люди лежат в крови, стонут, нельзя остаться равнодушным. Шок может проявляться по-разному. Снимая на камеру телефона, человек как бы отстраняется от ситуации. Ты как будто по ту сторону экрана. Кто имеет навыки оказания первой помощи — бросается к потерпевшим. А кто боится и не знает что делать — снимает. Возможно, человек считает, что хотя бы так может стать полезным.

Жив, пока вспоминают

Когда после очередной трагедии открывается горячая линия МЧС, нам звонят не только родственники пострадавших, но и непрямые участники событий. Те, например, кто видел репортажи по телевизору. Они не притворяются, когда говорят, что им плохо. После взрыва в аэропорту в Москве разговаривала с женщиной. У нее была острейшая ситуация. Сын учится в школе в Англии. Часто летает туда-обратно. За несколько дней до взрыва ребенок прилетел в Москву, и она встречала его в этом аэропорту. Когда он по телевизору увидел, что там произошло, у него случилась истерика: «Мамочка, ты же там стояла, тебя могли убить». И она советовалась с нами, как ей поступить. Это острая стрессовая реакция. Она возникает, когда мы ощущаем собственную беспомощность. Это — норма. И случиться такое может с каждым.

Бывает, что поддержка требуется людям, у которых в прошлом была какая-то трагедия. После крушений самолетов нам обычно всегда звонит женщина, у которой больше 20 лет назад погиб отец-летчик. У нее патологическое горе, которое она когда-то не пережила. Она всегда говорит: «Ну почему же так, почему самолеты падают? Почему люди умирают?» И на этот вопрос нет ответа. Но важно понять, что человек жив, пока люди вспоминают о нем с любовью.

Лента добра деактивирована.
Добро пожаловать в реальный мир.
Бонусы за ваши реакции на Lenta.ru
Как это работает?
Читайте
Погружайтесь в увлекательные статьи, новости и материалы на Lenta.ru
Оценивайте
Выражайте свои эмоции к материалам с помощью реакций
Получайте бонусы
Накапливайте их и обменивайте на скидки до 99%
Узнать больше