В прокате — новый фильм датского авангардиста-провокатора Ларса фон Триера «Дом, который построил Джек», возмутительно (и восхитительно) черная комедия о сошествии артистичного психопата-убийцы в дантовский ад. Кроме того: Гаррель, Ульель и Энель играют в революцию, а Кира Найтли наводит шорох и похоть на Щелкунчика.
«Дом, который построил Джек» (The House That Jack Built)
Режиссер — Ларс фон Триер
Первой жертве (Ума Турман) не повезло в неудачное время и место оказаться на обочине с отказавшим авто, а затем буквально всучить своему убийце в руки домкрат, предварительно еще и глупо пошутив про «вы же не маньяк, правда». Вторая (Шиван Фэллон Хоган) впустила свою смерть в дом, купившись на обещание легкой наживы не то по пенсии покойного мужа, не то по страховке — и была удушена, причем дважды. Третья (Софи Гробель), мать-одиночка с двумя детьми, всего лишь хотела тихого семейного счастья, а нашла вечный покой, застреленная из охотничьей винтовки в чистом поле, рядом с разделившими ее участь отпрысками. Четвертая (Райли Кио) пострадала за доверчивость и неуверенность в себе — и ее муки начались с безжалостно отрезанных грудей. Пятых жертв и вовсе оказалось шестеро — привязанных к горизонтальному шесту так, чтобы пуля тридцатого калибра прошла через все головы разом. Пулю такую еще предстоит найти Джеку (Мэтт Диллон), мужчине средних лет с дипломом инженера и амбициями артиста от смертоубийства, который здесь за кадром рассказывает своему спутнику по имени Вердж (Бруно Ганц) о некоторых выдающихся случаях из своей карьеры маньяка. А потом — в компании все того же Верджа — отправиться прямиком в ад. Натуральный.
Попутно этот карикатурный Данте (ближе к финалу режиссер наденет на Джека и характерный алый плащ) и его скептично настроенный проводник успеют обсудить не только параллель между искусством и убийством, но и Гитлера, готическую архитектуру, правила виноделов, даже Гленна Гульда (все проиллюстрировано борзыми познавательными вставками а-ля телеэнциклопедия). В своем первом за пять лет фильме Ларс фон Триер то есть будто бы показательно — и уже по привычке (такими же вставками-отступлениями была напичкана и двухчастная «Нимфоманка») — и беззастенчиво гонит, троллит, выделывается, подверстывая к этим праздным и не слишком полезным микроэссе-выступлениям еще и нарезку из собственных фильмов, которая здесь отыгрывает роль чуть ли не всего культурного наследия. Эта фиглярская поза и эти цитаты из самого себя, конечно, настойчиво подталкивают публику соединить в сознании убийцу Джека и режиссера Ларса — нарочито громко вопят о том, что перед нами не что иное, как автопортрет в исповедально-издевательском ключе. И, конечно, как всегда и бывает с картинами фон Триера, следовать по тому кровавому следу, который здесь нарочно оставляет за собой автор, значит попасть в приготовленную ерником-режиссером ловушку.
То есть именно потому, что Джек со своими напыщенными витиеваниями об искусстве и смерти так напрашивается на роль проводника триеровских идей, как раз воспринимать его всерьез не стоит. В конце концов, упрямо перечит ему и Вердж-Вергилий (замечая среди прочего, что искусство невозможно без любви — того чувства, на которое Джек решительно не способен), ведя за собой по кругам декоративного, глянцевого инферно. На деле то есть Триер не подменяет себя Джеком, а последовательно, по-своему виртуозно своего психопата-героя высмеивает — превращая те самые интеллигентские прогоны-отступления в свидетельство того, как на самом деле важно не вестись на патетику, дидактику, нравоучения, какими бы умными словами они ни озвучивались. Джек со всеми своими чудовищными псевдохудожественными замашками (вынесенный в название дом — догадайтесь, из какого материала — он, к слову, даже построит) скорее олицетворяет любого фальшивого пророка, который с пластинкой Гленна Гульда, томиком Шпеера и домкратом за пазухой разглагольствует о высших ценностях своего творчества, в реальности тупо и жалко омертвляя сознание окружающих. Высмеивая его, сколь бы черным здесь ни был юмор, и не стесняясь в процессе показательно высечь и осмеять самого себя, Триер от роли пророка демонстративно отказывается — а значит, оказывается настоящим творцом и художником.
Купить билеты на фильм «Дом, который построил Джек» на «Афише»
«Один король — одна Франция» (Un peuple et son roi)
Режиссер — Пьер Шоллер
Король Людовик XVI (Лоран Лафитт), опустившись на одно колено, моет ноги парижским сиротам — традиционный ежегодный ритуал, призванный служить свидетельством близости монарха к его подданным. В реальности, впрочем, разрыв между привычками абсолютной власти и бедственным положением измотанного налогами и войнами народа уже таков, что вовсе не ограничивается репликой Марии-Антуанетты про хлеб и пирожные. И вот уже дивизия прачек, торговок и проституток идет на Версаль требовать демонтажа Бастилии. Робеспьер (Луи Гаррель) пишет трактаты с требованиями конституции и соборности парламента. Марат (Дени Лаван) разглагольствует перед любой аудиторией, которая оказывается готова его слушать. Простые же парижане, включая прачку Франсуазу (Адель Энель), стеклодува по прозвищу Дядюшка (Оливье Гурме) и вора-простака Базиля (Гаспар Ульель), собираются на инспирированную речами революционеров-аристократов демонстрацию, еще не зная, что ту власть утопит в крови. Но и до пролития королевской крови — перед всей Францией, на эшафоте — тоже, как учит история, недалеко.
В пространстве фильма Пьера Шоллера этот путь и вовсе занимает пару часов — заполненных в основном речами и дебатами как простого люда, так и знати: Шоллер, вопреки принятым в жанре костюмно-исторической драмы манерам, стремится не развлекать аудиторию действием, но ее образовывать. Буквально: «Один король — одна Франция» последовательно, через описание всех бюрократических ступеней, рассказывает о том, как страна прошла от последних дней абсолютной монархии до первых дней якобинской диктатуры. Такой подход, естественно, не сильно способствует удержанию зрительского внимания — за то, чтобы никто в зале не заклевал носом, здесь вынужден отвечать сверхзвездный по французским меркам актерский состав (даже в третьестепенных ролях заняты хорошо известные в стране актеры). Шоллеру, конечно, на пользу, что смотреть на Энель, Гарреля и Ульеля с Лаваном было бы интересно, даже если бы речь шла о типовом детском утреннике. Французская революция, пусть даже и в таком показательно антидраматическом прочтении, понятное дело, не утренник — и, к чести Шоллера, просвещая, он так и не уходит в поучения, предоставляя зрителю судить или прощать исторических персонажей и прославляя лишь вымышленных. Главным героем поэтому здесь — редкий для жанра, опять же, расклад — вдруг оказывается сам французский народ. Пусть для этого превращения из безропотной массы в агента большой истории толпе здесь и приходится в итоге вычеркнуть из вынесенного в название фильма уравнения одну постоянную величину.
Купить билеты на фильм «Один король — одна Франция» на «Афише»
«Щелкунчик и четыре королевства» (The Nutcracker and the Four Realms)
Режиссеры — Лассе Халльстрем, Джо Джонстон
Викторианский Лондон, сочельник. Недавно осиротевшая Клара (Маккензи Фой) с тоской в глазах осматривает последний подарок от покойной мамы — яркую механическую шкатулку в форме яйца, к которой прилагается записка: «Все, что тебе нужно, найдется внутри». Проблема в том, что открыть яйцо можно только с помощью ключа, которого у Клары пока нет. В поисках ответов ребенок отправляется на рождественский бал к крестному Дроссельмейстеру (Морган Фримен с эффектной повязкой на глазу), а тот, подмигнув единственным здоровым глазом, отправляет девочку вслед за непоседливым мышонком в темный коридор, сквозь упавшее дерево, к бесконечно белоснежному зимнему пейзажу. Тот окажется одним из четырех королевств фантастического мира (это земли снегов, цветов, сладостей и более-менее цирка), которому мама Клары в свое время служила не то правительницей, не то богиней-матерью, и который в ее необъяснимое для здешних обитателей (но не для героини или зрителей) отсутствие оказался на грани хаоса. Недолго думая, Клара начинает разбираться в перипетиях раздирающих волшебную реальность интриг — без Щелкунчика и Мышиного короля, конечно, не обойдется.
Осовремененные переработки Чайковского и подспудные завихрения мрака гофмановской сказки-первоисточника, изощренно-изысканные танцевальные номера и буйство CGI-бутафории (кислотно-колоритная эстетика этого диснеевского фильма так откровенно напоминает «Алису в Стране чудес» Тима Бертона, что отсутствие имени последнего в титрах приводит в серьезный шок) — потенциально ударные партии для очередной экранизации «Щелкунчика» так очевидны и проверены временем, что продюсеры Disney, кажется, и не думают каким-то образом отделить эту версию классической истории от всех предыдущих. Вполне достаточно будто бы и безобидного зрелища под праздники, которое обречено заработать свои десятки миллионов и быть забытым спустя пару дней после просмотра. Загвоздка в том, что есть в этой непритязательной кинореальности один элемент, который делает все, чтобы забыть его не получилось еще долго (если и не вовсе поселиться то ли в экзистенциальных кошмарах, то ли в эротических фантазиях). Его имя — Кира Найтли. Играющая здесь Сахарную фею артистка вживается в не самую требовательную роль с таким раблезианским рвением, что, кажется, благословлял на съемки ее призрак Марлона Брандо. Пискляво-слащавый тембр голоса способен поднимать мертвых. Трактовка сахарной сущности героини оборачивается шокирующим каннибализмом-самоедством (Найтли здесь буквально поедает собственные волосы и пальчики — уж больно сладки). Стремление Сахарной феи к власти считывается актрисой, очевидно, как гормональный взрыв, потому что явление деревянных солдатиков вызывает у Найтли приступы довольно однозначных стонов и похотливых реплик-комментариев. Страшно представить, каким недетским авангардом могло обернуться это рядовое в остальном кино, если бы страсть актрисы разделили ее коллеги — те, впрочем, предпочитают скромно отработать гонорар. Тот редкий случай, когда это скорее к лучшему.
Купить билеты на фильм «Щелкунчик и четыре королевства» на «Афише»