Эрик Оливер Хёсли, похоже, знает про Россию все. Он успел застать застой, перестройку, развал Союза, побывать на обеих чеченских войнах и изъездить страну вдоль и поперек. Последние годы он, будучи профессором, вместе со студентами ездит на Русский Север. Он изучил побережья Баренцева и Карского морей, работал в дельте Лены недалеко от Тикси, а теперь оказался на Ямале, где в конце августа завершилась международная экспедиция, в которой вместе со студентами Томского государственного университета приняли участие учащиеся из университета Лозанны в Швейцарии. «Лента.ру» пообщалась с их научным руководителем Эриком Оливером Хесли — о целях экспедиции, о его собственном отношении к России и о понимании между европейскими народами.
«Лента.ру»: Как вас занесло в Россию? Да еще и на Север!
Эрик Хесли: Я тут не первый раз. Впервые я оказался в СССР 1983 году. Я больше 30 лет занимался журналистикой и еще в самом начале карьеры ездил в Советский Союз, а затем много раз и в Россию. Интересуюсь Россией я уже давно — начал учить русский язык, когда был еще мальчишкой. Я часто путешествовал по России и бывшему СССР, а 5 лет назад меня позвали на эту программу в университет.
Как получилось, что вы так рано начали изучать русский язык?
Это забавная история. Мне тогда было 12 лет, я был мальчиком из скромной рабочей семьи. Моя мама хотела, чтобы я учился играть на музыкальном инструменте, а мне больше всего хотелось изучать иностранный язык — причем именно русский.
Эрик Хесли
При этом никакого отношения моя семья к России, к СССР не имела — ни политического, ни экономического, никакого. Моя мать родом из Бельгии. Она думала, что это мое увлечение будет ненадолго, что это детский каприз, но оказалось иначе. Русский я изучал с эмигранткой из России, она стала мне практически еще одной бабушкой — от нее у меня интерес и к русской культуре.
Могу сказать, что отчасти он был вызван образом врага, который тогда имела Россия. Хотелось узнать поближе — что это такое, как, почему? Ну а потом мой интерес сыграл мне на руку — когда началась перестройка, все очень заинтересовались Советским Союзом, Россией. Мне, можно сказать, немножко повезло.
Вместе со знанием языка понимаешь — все не так, как ты думаешь: Россия это целый мир, целый огромный континент. Тем больнее от этого швейцарцу, который привык жить в своей маленькой стране.
Как журналист, я много путешествовал. Был на войне на Кавказе: в Грузии, в Чечне в обе кампании, в Абхазии… Бывал в разных местах, не только в России — у себя в журнале я отвечал за разные регионы, ездил и в Африку, например. Оказавшись в России, я стал очень быстро интересоваться не только Москвой и Петербургом — потому что это только одна Россия, а есть еще и совсем другая, если смотреть глубже. Поэтому я оказался на Кавказе, на войне, а потом и в Сибири.
В итоге я написал две книги: про историю Кавказа и историю Сибири.
Про историю освоения этих регионов?
Да. Потому что на Западе это совсем неизвестная тема. Мы все знаем западную историю: любой человек имеет какое-то представление — по фильмам, книгам, песням — об освоении Америки. Но спросите об освоении Востока: кто туда пошел, когда, зачем, и что после этого произошло — и вы услышите полную тишину. Вообще никто ничего не знает. И я стал сам интересоваться, изучать, и мне показалось, что это такая интересная история, такая фантастическая эпопея! И поэтому я написал эти книги. Одна из них, кстати, скоро выйдет на русском языке. Я этому очень рад: ведь теперь люди, которые помогли мне с архивами, с огромным количеством материалов, которые я изучал, смогут прочитать и узнать, что в итоге я сделал с их помощью.
Вы так долго ездите в Россию, были очевидцем многого, что происходило. Как бы вы описали изменения, которые произошли со страной за это время?
Это революция, даже несколько революций — страна менялась так сильно, что порой было страшно. Мои воспоминания о 90-х в России действительно страшные. Меня поражало, что на Западе никто толком не замечал того, что происходит. А я видел, как страна просто рухнула, был полный крах! Помню бабушек, продающих носки на улице у метро, хорошо помню, как все это было — похоже на апокалипсис в отдельно взятой стране. А здесь все думали «ну да, у них там все не очень хорошо, но скоро же будет лучше». Никто не знал, что действительно происходит.
Первая революция, крах Советского Союза, была действительно очень тяжелой. Дальше было уже легче, Россия менялась и восстанавливалась после этого упадка. Но люди не понимают: это как смотреть сериал, первых серий которого вы не видели. Вдруг в третьем эпизоде какие-то персонажи, события — и вы не понимаете, откуда это взялось. Реакция Запада в целом — это вот такое большое непонимание. Россия прошла так много изменений, и это каждый раз много боли, много трудностей, это совершенно новый мир, как экономически, так и культурно, ментально.
Изменения — это одно, а что вы скажете о неизменных характеристиках России, ее мира? Что есть Россия для вас?
К счастью, Россия всегда остается Россией. Многое не меняется — и я этому рад, нам все-таки нужен разнообразный мир национальных колоритов. А Россия, действительно, это огромная культура…
Вы знаете, это трудно описать. Но я бы сказал, что Россия — это океан. Иностранцу, такому как я, не стоит строить иллюзий, рассказывать себе сказки. Человек из-за границы все-таки не будет русским. Он всегда остается в стороне. Вот перед вами океан — вы можете каждый день ходить на пляж, но вы не узнаете океана. Можете выходить в открытое море на рыбалку каждый день — но вы не узнаете его. Можете даже погрузиться — но вы все равно не рыба. Это большая разница.
Поэтому нужно быть осторожным и скромным. Это я понял как журналист. Читаю то, что я писал в начале — ну это просто ужас! Какие-то клише, шаблоны. Я думал, что я знаю что-то, что-то понимаю — нет, это все не так. Россия такая огромная, просто гигантская. Если сравнивать молодежь в Москве, в Туве, на Ямале, в Якутии — это разные миры. Поэтому пытаться здесь что-то сказать, обобщить как Россию, русскую душу… нет, я в такое не верю. Это огромный универсум, космос.
В этот раз вы были научным руководителем на международной полевой исследовательской школе на Ямале. Расскажите, какова была цель этой поездки? Что там происходило?
Это только один проект из куда более широкой программы. Но это наш первый опыт на Ямале. Мы работали там с группой студентов — десятеро из Швейцарии и шестеро из Томского государственного университета. Работа шла там, где некогда была ГУЛАГовская «стройка 501» — проект сталинской Трансполярной железной дороги. Интересует нас это по целому ряду причин.
Фото: secnet.online
Во-первых, это место на Севере России, в котором мы точно знаем, когда именно человек вмешивался в природу, менял ее. Например, лагерь, локацию которого мы исследовали, был открыт в 1950 году и закрыт двумя годами позже. Зная это, мы иначе смотрим на то, как природа повела себя в этом месте после того, как проект был заброшен. Это одна цель проекта.
Вторая — это использовать современные техники археологии в работе на этом лагпункте. Узнать, как работал именно этот лагерь — виртуально, в 3D, восстановить бараки и другие постройки, чтобы получить представление о том, как он выглядел.
Работа шла в разных группах: экологи сравнивали растения, замеряли температуру грунта на разной глубине и разных местах — смотрели, какие последствия были у человеческого влияния. Появились ли другие растения, какие еще произошли изменения. Другая группа, археологи, проводили исследования в самом лагпункте — измеряли здания, другие структуры, чтобы понять, как все это работало. Ну и еще одна небольшая группа с факультета коммуникаций — будущие журналисты — готовила об этом информационный отчет.
Что за программа, в рамках которой проводятся такие поездки?
Программа Geneva Global работает уже 4 года во франкоязычных университетах Швейцарии: в Федеральной политехнической школе, в университете Женевы и университете Лозанны. В этих университетах, находящихся в числе лучших вузов мира, мы готовим будущих инженеров и ученых.
Идея нашей программы вот в чем: хорошо, если у нас просто будут умные и квалифицированные специалисты. Но им предстоит работать в глобальном мире — не только там, где действуют западные культурные нормы и правила. И им нужно быть к этому готовыми — уметь адаптироваться к другой культуре, учиться слушать, что говорят другие.
Из этого простого принципа и родилась идея дать студентам такую возможность — работать на летних программах за рубежом. Они готовятся к экпедиции целый академический год. Программа действует в самых разных направлениях: в России, в Китае и в Амазонии — в Перу и в Бразилии.
В России это в первую очередь Арктика — климатические изменения, новые экономические перспективы, а также исторические проблемы. В Китае на нашей программе проектируют новые продукты и сразу (там же) отправляют их на производство. В Амазонии наши экспедиции связаны с государственной политикой по отношению к местным народам, особенно в том, что касается здравоохранения.
В России мы работаем в разных местах: на Баренцевом море, на Карском море с коллегами из Архангельского университета. Мы работаем в дельте Лены недалеко от Тикси (поселок в Якутии — прим. «Ленты.ру») там есть климатологическая станция Самойловская. И вот сейчас мы впервые поехали на Ямал. Там много очень интересных и уникальных особенностей — как в вопросах экологии, так и истории... ну и энергетики, но это уже не наше дело.
Не хочется вмешивать политику в разговор о науке и истории, но к слову о попытке понять Россию: как вы считаете, что сейчас происходит в отношениях России с Западом?
Я тоже не очень хочу вступать в политические разговоры: все-таки как ученый я считаю, что в университетах нам стоит отступать от политических вопросов. Требуется лучше понимать друг друга, и, к сожалению, в этом смысле политика сейчас стала очень опасна.
Если вкратце: то, что я вижу сейчас — это огромное непонимание, это слом доверия с обеих сторон, и это меня беспокоит. Я вижу, что и в России, и на Западе реагируют друг на друга несправедливо — так, что это мешает нам сосуществовать. Мы все-таки не просто живем на одном континенте, Россия — это, конечно, тоже Европа, для меня это несомненно. У нас даже с мэром одного местного города была дискуссия, и я сказал ему: «Конечно, мы в Европе, и Владивосток — это тоже Европа. Есть просто разные виды Европы. Наша, старая Европа, российская Европа, и даже США — это тоже Европа. И эти разные виды должны вместе жить и работать».
А сейчас нет понимания, и я думаю, что виноваты в этом , прежде всего, западные европейцы. Даже трудно себе представить, насколько у нас на самом деле мало знают о России. Наша задача корректировать, исправлять это. Но сейчас это, боюсь, стало сложнее.
Но ведь ваши студенты на полевой школе находили с русскими общий язык?
Да не только общий язык — там и романы начинались. Это ведь настоящая жизнь. Интересный момент: каждый раз, когда мы приезжаем сюда со студентами, их представление о России кардинально меняется. Они понимают, что это другая страна, но люди очень похожи, особенно молодежь, их коллеги. Они работают вместе. Есть расхождения во взглядах, и есть, конечно, дискуссии — но все это только на пользу.
Я не хочу упрощать, но для них это как какая-то сказка всякий раз: люди отправляются в Россию, ожидая одного, а видят совсем, совсем другое. И мы строим какие-то маленькие мосты между странами, работая вместе. Это производит хорошие результаты — хорошо бы политики наших стран тоже преследовали такие цели.
Конечно, я не строю иллюзий, что сейчас мы возьмем и восстановим понимание между народами, изменим мир. Но хотя бы в своей сфере мы отступаем от политики и работаем вместе.