В январе 1857 года на заседании совета Московского художественного общества случился грандиозный скандал. При «обсуждении современной русской действительности» профессор Московского университета, славянофил, автор нетленного выражения «гниющий Запад» Степан Шевырев обвинил внука Екатерины II, англомана и бывшего декабриста, графа Василия Бобринского в отсутствии патриотизма. Ссора быстро перешла в обмен оскорблениями («А ты, сукин сын, женат на выб...дке!» — «А ты сам происходишь от выб...дка»), а затем в драку, во время которой граф повалил профессора на пол и едва не забил насмерть ногами и стулом.
Был ли такой удручающе низкий уровень полемики в середине XIX века характерным для всех общественных дискуссий о судьбах России? Кого философ Владимир Соловьев называл археологическими либералами? Кто в XIX веке боролся за чистоту русского языка и где искал народный дух? Когда и почему русские интеллектуалы разделились на славянофилов и западников? Что общего между русским православием и немецкой философией? Как победа над Наполеоном породила русскую общественную мысль? Кто сейчас наследует традиции западников и славянофилов? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказал кандидат философских наук, доцент, заместитель декана по научной работе философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Алексей Козырев.
«Православное гегельянство»
«Лента.ру»: Это правда, что славянофильство было таким же продолжением европейской мысли, что и западничество? Например, культуролог Юрий Лотман называл славянофильство русским отражением идей немецкого романтизма.
Алексей Козырев
Алексей Козырев: Безусловно, западные философы — прежде всего Шеллинг, Гегель, Шлейермахер и Фихте — оказали сильное влияние как на западников, так и на славянофилов. Западник Михаил Бакунин, будучи в 1830-е годы членом кружка Николая Станкевича, переводил Фихте. Славянофил Иван Киреевский после возвращения из Германии, где слушал лекции Гегеля и Шлейермахера, с благословения своего дяди поэта Василия Жуковского в 1832 году издавал журнал «Европеец».
И это показательно, что один из самых ярких славянофилов начинал свой философский путь с выпуска журнала абсолютно западнического толка. Правда, продолжалось это недолго — после выхода третьего номера «Европеец» закрыли. Это тоже характерно — российская власть, подозрительно смотревшая на любую интеллектуальную и общественную активность, сопровождала непрерывными цензурными запретами деятельность и славянофилов, и западников. Да, славянофилы появились во многом под западным влиянием. Петр Чаадаев в письме к Шеллингу указывал, что философия Гегеля породила на русской почве зловредную национальную реакцию.
Славянофильство?
Да. Если по Гегелю «абсолютный дух» воплощается в истории, то славянофилы искали формы «народного духа» в конкретных формах: в бородах, песнях, в старинных обычаях и даже в армяках. Проникновение философии Гегеля в русскую общественную жизнь породило удивительное явление — своего рода «православное гегельянство», ставшее основой славянофильства. В нем, как обычно у нас бывает, западные формы включали в себя русское национальное содержание.
Картина Аполлинария Васнецова «Всехсвятский каменный мост. Москва конца XVII века»
Но главный вопрос — что под ним подразумевать? Поэтому главной идеей славянофильской философии стал поиск цельного знания, разума и духа. Однако идея цельности — это идея романтизма, только иначе понятая. Недавно умерший во Франции отец Франсуа Руло очень точно отметил, что славянофилы шли от романтического образа цельности к патристическому (святоотеческому).
Что это значит?
Если романтический образ цельности — это гармония всех сил духа (разума, воли, веры, любви), то под патристическим образом цельности Руло подразумевал подчинение чувства и разума духу как воплощению божественной силы в человеке. Поэтому славянофилы, увлекшись соединением западной философии с русским православием, постепенно погрузились в контекст нашей православной культуры: собирали древние летописи, переводили творения отцов Церкви по аскетике. Во многом благодаря им древнерусское культурное наследие сохранилось до наших дней.
То есть славянофильство — это действительно творческая переработка идей немецкой философии?
Да, причем не только идей Гегеля, но и Шеллинга. Владимир Одоевский вспоминал в «Русских ночах», как в 1823-1825 годах участники общества любомудрия на своих собраниях читали и обсуждали труды Платона и Шеллинга. «В начале XIX века Шеллинг был тем же, чем Христофор Колумб в XV веке, он открыл человеку неизвестную часть его мира... его душу», — восторженно писал Одоевский. Это очень важное признание, тем более что Одоевский впоследствии славянофилом не станет. Критикуя Шеллинга в том, что поставил невыполнимую задачу «сочинить себе веру», Иван Киреевский считал его наиболее близким к православию.
Можно ли тогда сказать, что славянофильская концепция уникальности России и русской самобытности тоже была отражением немецкой теории «особого пути Германии» (Deutscher Sonderweg)?
Да, эта идея восходит к «Речам к немецкой нации», написанным Фихте в 1806 году, выдающемуся памятнику немецкой философии и важной вехе в формировании немецкого самосознания. По Фихте, настоящим немцем может считаться не столько тот, кто немец по крови, сколько тот, кто впитал в себя немецкую культуру и язык.
Фихте вообще считал, что язык — это та сила, которая объединяет вокруг себя нацию. И этот культурно-духовный национализм потом восприняли и русские славянофилы в собственной интерпретации. К тому же интерес к языку в качестве основы культурной идентичности возник в России еще до появления славянофильства в 1830-е годы.
Вы говорите про славянофилов и адмирала Шишкова, придумывавшего русские аналоги вместо заимствованных иностранных слов?
Конечно. Помимо этого, он написал обширный трактат «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», а потом и «Славянорусский корнеслов». Александр Шишков, как известно, считался одним из самых видных консерваторов эпохи Александра I. Адмирал публично выражал недовольство засильем иностранных языков, прежде всего французского. Кстати, его литературные изыскания оказали заметное влияние и на творчество Пушкина, хотя мы до сих пор традиционно считаем того исключительно продуктом европеизации России. Если говорить о славенофилах (пропагандировавших церковнославянский язык, язык Кирилла и Мефодия), то они стали предтечами славянофилов, особенно в вопросе о роли языка в формировании единой нации.
«Среди плоского застоя»
Историк Владимир Лапин рассказывал «Ленте.ру», что «именно война 1812 года и заграничный поход в Европу 1812-1815 годов породили национальное самосознание и создали русскую нацию». Появление славянофильства тоже стало результатом роста русского самосознания?
Безусловно. Более того, само появление в России философии как формы публичной деятельности тоже было вызвано взрывным проявлением национального чувства после победоносной войны 1812 года.
Ведь именно спустя почти двадцать лет после нее Чаадаев написал свои знаменитые «Философические письма», где горько рассуждал, что Россия живет «лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя» и «чтобы заставить себя заметить, нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера». Но что на самом деле означали эти слова, настолько взбесившие Николая I, что он повелел официально объявить их автора сумасшедшим? Что в России, в отличие от Запада, не было тогда философии как формы национальной саморефлексии. Если вдуматься, мысли Чаадаева абсолютно совпадали с рассуждениями будущего славянофила Киреевского в его «Европейце». Разницы в идеологии у них обоих в начале 30-х годов XIX века практически нет.
Петр Чаадаев
Фото: Wikipedia
Только одного из них сейчас разве что русофобом не объявили, а другой считается патриотом.
Абсолютный нонсенс, но это так. Поляризация на западников и славянофилов случилась позже, но изначальный посыл у всех них был один — Россия отчаянно нуждалась хотя бы в начальном классическом просвещении. Причем речь шла не о Гегеле и Шеллинге, а о Платоне и Аристотеле. В этом смысле Германия думающими русскими людьми тогда воспринималась не как «свет в оконце», а как ретранслятор традиций античности. Помните, как у Пушкина сказано про Онегина: «Он из Германии туманной / Привез учености плоды: / Вольнолюбивые мечты, / Дух пылкий и довольно странный…» Поэт имел в виду не столько влияние Гете или Шлегеля, сколько наследие гуманистической античной культуры.
Часто приходится слышать несколько упрощенную трактовку позиций славянофилов и западников. Например, что первые были замшелыми консерваторами-ретроградами, а вторые — прогрессивными либералами. Судя по вашим словам, на самом деле все было совсем не так.
Конечно. И славянофилы, и западники олицетворяли собой две разные программы реформ.
Либеральных?
Да, славянофилы в известной мере тоже были либералами. Их часто совершенно несправедливо путают с охранителями или консерваторами более поздней эпохи вроде Николая Данилевского или Константина Леонтьева. На самом деле они тоже ценили важность гражданских прав и свобод. Но славянофилы считали, что любые реформы должны опираться на прочный фундамент русской истории, на ее почву и цивилизационно-культурные основы. Алексей Хомяков в своем «Исследовании истины исторических идей» (сочинении, которому Н.В. Гоголь дал название «Семирамида») указывал, что реформа «ищет всегда опоры в прежнем предании, и она тем сильнее, полнее и живучее, чем теснее она связывается с прошедшим».
В том же 1838 году в своей статье «О старом и новом» Хомяков критично отозвался о Петре I и о его преобразованиях. По его мнению, главная вина первого императора не в том, что он затеял в России модернизацию по европейскому образцу, а в ее цене и в варварских методах, попирающих человеческое достоинство. Своими реформами, считал Хомяков, Петр I надолго надломил хребет русского народа.
Вот давайте о нем и продолжим. Действительно ли западников и славянофилов больше всего сближала негативная оценка крепостного права, а разделяло отношение к деятельности Петра I? Если не ошибаюсь, славянофилы считали его реформы потенциальным источником возникновения революционных потрясений в будущем, а западники, наоборот, называли первого императора спасителем России.
Что касается крепостного права, то роль славянофилов в его отмене огромна. Видный славянофил Юрий Самарин был одним из авторов манифеста от 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян, а потом он занимался устройством крестьянского быта в губерниях Царства Польского.
Если говорить о Петре I, то оценка его деятельности у разных славянофилов была неоднозначна. Алексей Хомяков к нему относился весьма уважительно, а, например, Константин Аксаков — крайне отрицательно, даже обличал его в стихах. Но западники действительно смотрели на него более благосклонно. Взять хотя бы замечательного русского историка Сергея Соловьева, автора 29-томной «Истории России с древнейших времен». Мне кажется, все эти различия в оценках соответствовали противоречивости фигуры самого Петра и его роли в русской истории.
Разве славянофилы не были правы, что Петр I своей поверхностной модернизацией создал колоссальный культурный разлом между европеизированной элитой и остальным народом?
Конечно, этот разлом существовал.
И разве этот разлом не был преодолен лишь революцией 1917 года и Гражданской войной?
Максимилиан Волошин назвал Петра I первым большевиком. Но вряд ли славянофилы всерьез опасались, что его реформы приведут Россию к революции. Они критиковали Петра I за разрушение органичности русского быта. Хотя тут тоже как посмотреть — разные славянофилы неодинаково оценивали культурный потенциал нашей страны. Не надо думать, что все они идеализировали допетровскую Русь.
Например, Хомяков глядел на нее критически и полагал, что в нашем прошлом гордиться особенно нечем. Но залогом блестящего будущего России он считал православную веру — ту «святыню под спудом», которой русские люди, по его представлениям, так и не научились пользоваться. Но ему возражал Киреевский, сравнивая историю Запада с русской историей (в ее пользу, разумеется): «Россия не блестела ни художествами, ни учеными изобретениями… Но зато в ней хранилось первое условие развития правильного…; в ней собиралось и жило то устроительное начало знания, та философия христианства, которая одна может дать правильное основание наукам».
Владимир Соловьев
Фото: Wikipedia
«Археологические либералы» Владимира Соловьева
Философ Владимир Соловьев называл славянофилов двойственными «археологическими либералами», попрекая их борьбой «против Петровской реформы, против западноевропейских начал — во имя древней, московской Руси» и одновременно «против действительных зол современной им России», ставших «прямым наследием старой московской Руси, остатком допетровского времени».
Вы сейчас процитировали фрагмент из его книги «Национальный вопрос в России», написанной в годы контрреформ Александра III. Но в ней западник Владимир Соловьев больше критиковал поздних славянофилов, выродившихся в откровенных охранителей. Однако ранние славянофилы по-прежнему оставались ему близки. В знаменитой речи Владимира Соловьева «Русская идея» есть главка о жалком положении Русской церкви, ставшей придатком бюрократической машины тогдашней России. Кстати, это и сейчас тоже читается актуально. Но там очень много прямых цитат из статей славянофила Ивана Аксакова, обличающих подчиненную роль Синода по отношению к государству.
Однако до начала 1880-х годов многие тогдашние почвенники — Достоевский, Данилевский, Страхов — видели во Владимире Соловьеве своего единомышленника. Особенно большие надежды на него возлагал Константин Леонтьев, ставший его другом. Но влияние отца, историка-западника Сергея Соловьева, в итоге возобладало. Позже, как известно, Владимир Соловьев пошел еще дальше, увлекшись католичеством и экуменизмом. Поэтому в приведенных вами цитатах очень важен контекст.
Известна фраза Герцена: «У нас была одна любовь, но неодинаковая. Мы, как двуликий Янус, смотрели в разные стороны, но сердце у нас билось одно. Борьба между нами давно кончилась, и мы протянули друг другу руки». Случилось ли на самом деле сближение этих двух полюсов русской общественной мысли или этот спор продолжился и дальше?
Герцен имел в виду, что пик острого противостояния славянофилов и западников, случившийся в апогей николаевской эпохи (конец 1830-х — начало 1840-х годов), уже прошел. На самом деле тогда это был локальный феномен общественной жизни даже не России, а именно Москвы. Наибольшая интенсивность споров славянофилов и западников приходится на 1842-1844 годы — время, когда Герцен вернулся в Москву из ссылок. Но потом эти два достаточно условные названия двух противоборствующих культурно-философских течений превратились, как теперь принято говорить, в бренды. Теперь дихотомия «славянофилы и западники» осталась в России навсегда — так же, как появившееся в середине XX века противопоставление «физиков и лириков». У нас даже политическая терминология досталась нам в наследство в основном от XIX века: либералы, почвенники, охранители.
И сейчас есть люди, считающие, что Россия недопустимо мало впитала в себя выработанные на Западе формы общественно-политической жизни. Но есть и другие — они искренне уверены, что все наши беды от недостаточного понимания уникальной органики наших русских традиций. Когда теперь мы слышим заявления о том, что тормозом развития России стало православие и отсутствие протестантской этики, описанной в известной книге Макса Вебера, то это отголоски размышлений западников, прежде всего Петра Чаадаева. Хотя еще неославянофил Сергей Булгаков в своем двухтомнике «Два града» схожим образом характеризовал хозяйственно-трудовой идеал русских купцов, особенно старообрядцев. Как ни странно, дискуссии последователей славянофилов и западников преломляются даже в оценке феномена революции 1917 года.
Как именно?
До сих пор идут споры, чем она была на самом деле — колоссальным всплеском дикой азиатчины и пугачевщины или следствием западной капиталистической культуры в виде радикального марксизма, проникшего на русскую почву. Известно, что сам Маркс очень плохо относился к России, но именно наша страна стала полигоном для воплощения его идей. У нас до сих пор в каждом городе можно найти улицу, проспект или площадь, названную в его честь.
Солдаты готовят могилы для похорон жертв Февральской революции 1917 года на Марсовом поле в Петрограде
Фото: РИА Новости
Другой пример подобного рода — недавно историк Модест Колеров выпустил книгу о Сталине, в которой доказывает, что «вождь народов» был не восточным деспотом, а типичным порождением западной бюрократической традиции. Иными словами, раскол на западников и славянофилов (а в XX веке к ним еще добавились евразийцы) в головах наших людей продолжается и поныне.
Кто сейчас наследует традиции славянофилов и западников? Современные почвенники и либералы?
Нет, размежевание идет вовсе не по этой линии. Настоящее продолжение традиций славянофилов — это недавнее открытое письмо священников в защиту заключенных по «московскому делу». Именно самых настоящих славянофилов, а никаких не западников! Это продолжение традиций Аксаковых или Хомякова — совестливых русских людей, на протяжении всей своей жизни боровшихся с неправдой и несправедливостью, в том числе судебной. Хотя, как мне представляется, подписывая это письмо, нынешние пастыри вряд ли задумывались, что следуют традициям славянофилов. Но они посчитали, что точно так же поступил бы Иисус Христос. Вспомним слова Владимира Соловьева, что «вызвать в душе своей нравственный образ Христа» — это и есть настоящая проверка совести.