«Впервые власть использовала ОМОН» 35 лет назад в СССР сняли многолетний запрет на митинги. К чему это привело?

28 июля 1988 года, ровно 35 лет назад, в СССР был принят указ «О порядке организации и проведения собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций». В то время в крупных советских городах все чаще собирались неформальные митинги, вдохновленные перестройкой, а власть, отвыкшая от активности снизу, искренне не понимала, как на все это реагировать. Содержание документа, призванного ввести уличную активность в рамки советского закона, разочаровало демонстрантов и активистов всех мастей. На практике власти использовали указ для запрещения неугодных митингов и демонстраций, что, в свою очередь, провоцировало рост числа несанкционированных акций. Как митинговали в позднем СССР, чего требовали и чего добивались — в материале «Ленты.ру».

«Демонстрация сил»

Столичная милиция паниковала: на Манежную площадь (тогда она называлась площадь 50-летия Октября) стекались сотни сторонников националистической организации «Память». В руках они держали красные флаги и транспаранты с лозунгами: «Сохранить Поклонную гору!», «За бережное отношение к памятникам культуры», «К ответу саботажников перестройки!» Как вспоминал участник демонстрации Олег Платонов, «спасение» Поклонной горы, на которой планировалось возведение монумента Победы, стало лишь формальным предлогом для митинга. Главной целью была «демонстрация сил» патриотического движения.

Страсти накалялись, толпа потребовала встречи с генсеком Михаилом Горбачевым или хотя бы с первым секретарем Московского горкома КПСС Борисом Ельциным. Он, как известно, не боялся ходить в народ, а потому оперативно прибыл на Манежку.

Как объяснял Ельцин чуть позже, в то время разрешалось выходить только на две демонстрации — 1 мая и 7 ноября, поэтому власть должна была прибегнуть к силовому разгону.

Партийный босс пригласил демонстрантов в Моссовет. В шествие от Манежной площади по Тверской (улице Горького) отправились около 500 человек. Все тротуары заполонили зеваки, которых сдерживали милиционеры. По воспоминаниям Ельцина, «какие-то мысли и идеи [националистов] были здравыми — например, о необходимости бережного отношения к русскому языку, о проблеме извращения русской истории, о необходимости охраны памятников старины», но были и экстремистские высказывания.

Выпустив пар, стороны перешли к дискуссии, хоть и довольно жесткой. По свидетельству экономиста Платонова, на встрече в Моссовете Ельцин пообещал остановить строительство на Поклонной горе и прислушаться к рекомендациям националистов, однако в итоге ни одного своего обещания не выполнил. Так 6 мая 1987 года завершился первый в Москве несанкционированный митинг, который можно было назвать массовым.

«Слишком свободный порядок»

Митинги проходили в СССР и раньше. Например, первая заметная политическая демонстрация послевоенной эпохи состоялась на Пушкинской площади в Москве 5 декабря 1965 года, в День Конституции («сталинской»). Это событие, вероятно, положило начало правозащитному движению в стране. Участники митинга требовали открытого и честного суда над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, арестованными по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде. Акция на Пушкинской продлилась всего пару минут: не побоявшихся выйти на улицу людей разогнали сотрудники КГБ в штатском, дружинники и комсомольские активисты.

Но время шло, и изменения близились. По свидетельству правозащитницы Людмилы Алексеевой, благодаря перестройке и гласности в стране сложилась небывалая атмосфера, причем раньше и заметнее всего изменились СМИ, которые из идеологического орудия партии постепенно трансформировались в средства «именно информирования граждан и площадки для выражения мыслей и чувств людей». Газеты, радио и телевидение, по мере ослабления партийного контроля над ними, становились все смелее, что приводило к непривычной для советского человека разноголосице в прессе.

«Журналисты отваживались критиковать, хоть поначалу и осторожно, действия здравствующих властей: за отказы в проведении митингов и другие формы подавления активности граждан, за лукавые формулировки в новых законах, оставлявшие лазейки для ущемления прав», — вспоминала Алексеева в своей «Истории правозащитного движения в России».

Обладая монополией на массовые выступления, когда и лозунги кричали, и транспаранты поднимали строго по команде, власть совершенно отвыкла от активности снизу.

Однако перемены в СССР вернули неформальные митинги к жизни. И власть какое-то время абсолютно не понимала, как реагировать на стремление общества выходить на улицы. С одной стороны, такое право вроде бы предоставлялось конституцией. С другой — не существовало элементарного правового механизма проведения подобных акций.

По воспоминаниям тогдашнего председателя Совета министров СССР Николая Рыжкова, еще одной крупной неформальной организацией, проявившей уличную активность, стал «Мемориал» (Международное историко-просветительское общество «Мемориал» в 2021 году ликвидировали после признания НКО-иноагентом).

Небольшие уличные выступления в 1987-м провел либеральный семинар «Демократия и гуманизм», на базе которого годом позже появилась первая в СССР оппозиционная партия «Демократический союз». А вот собрание хиппи в мае того же 1987 года жестоко разогнала милиция, что вызвало скандал.

«В августе руководство Москвы восприняло неурегулированность митинговой активности как политическую проблему, — отмечал известный историк Александр Шубин. — Ельцин дал указание исполкому Моссовета разработать временные правила о митингах и демонстрациях. В сентябре они были опубликованы и вызвали крайнее недовольство у неформалов, посчитавших, что конституционные права граждан слишком ограничены. Однако те же правила возмутили и консервативное крыло КПСС, Лигачев критиковал их за слишком свободный порядок проведения митингов. В качестве компромисса было решено разработать общесоюзный указ».

Весной 1988 года так называемые неформалы снова активизировались, однако митинг в годовщину смерти Сталина им провести не разрешили, причем официальный запрет пришел уже в день акции. Часть активистов все же рискнула выйти на Калужскую (тогда Октябрьскую) площадь, но их жестоко разогнали силовики. Новый подъем митинговой активности случился в мае — это были выступления экологов.

Усилились и политические акции, центром которых стала Пушкинская площадь: ее даже прозвали тогда московским Гайд-парком. С 28 мая 1988 года митинги там проводились каждую субботу, а тематика поражала разнообразием — от текущей политической ситуации и реформ до трагических событий 1962 года в Новочеркасске. На этих митингах выступали представители большинства неформальных организаций Москвы. По рассказам историка Шубина, после митинга слушатели разбивались на множество групп и еще долго не расходились.

Аналогичные акции устраивали в Ленинграде, а чуть позже и в других крупных городах СССР, причем кое-где продвигали собственную повестку, без какой-либо связи с Москвой.

«Конституция СССР гарантирует гражданам свободы»

В общем, заинтересованность государства в урегулировании правил проведения митингов в стране нарастала. И после обсуждения на разных уровнях такой документ все-таки был подготовлен: указ «О порядке организации и проведения собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций в СССР» стал одним из последних, подписанных председателем высшего органа государственной власти Андреем Громыко (занимал должность до 1 октября 1988 года). Вторая подпись на документе принадлежала секретарю Президиума Верховного Совета СССР Тенгизу Ментешашвили, сподвижнику Эдуарда Шеварднадзе.

Документ состоял из преамбулы и десяти пунктов, в которых детально перечислялись обязанности, возложенные на участников собраний, и весьма скупо сообщалось об обязанностях властных органов в лице исполкомов местных советов. Право на организацию и проведение митинга получали уполномоченные трудовых коллективов предприятий, учреждений и организаций, органов кооперативных и других общественных организаций, органов общественной самодеятельности и т. д.

Указ устанавливал сроки рассмотрения заявлений о проведении мероприятий (заявку нужно было подать за десять дней, в ней требовалось указать форму, цель, место, время, предполагаемое количество участников митинга), определял виды собраний и демонстраций, для проведения которых необходимо решение исполкома, предусматривал дополнительные меры по обеспечению охраны общественного порядка.

В Кодекс об административных правонарушениях ввели поправки, призванные обеспечить выполнение указа. Так, за проведение несанкционированных митингов предусматривались аресты на 15 суток и штрафы на астрономическую по тем временам сумму — до 1000 рублей (для сравнения: прежде штрафовали на 50-100 рублей). Через некоторое время (уже после Громыко) Президиум Верховного Совета СССР принял указ «Об обязанностях и правах внутренних войск МВД СССР при охране общественного порядка», предоставивший силовикам широкие полномочия при разгоне несанкционированных манифестаций.

Короче говоря, действительность не оправдала ожидания многих. На взгляд правозащитницы Алексеевой, власти использовали этот указ для запрещения нежелательных митингов и демонстраций, особенно в провинции. И все же сам факт признания права граждан собираться по собственной инициативе стал, по ее мнению, большим шагом вперед по сравнению с советской практикой преследования любого, даже самого безобидного несанкционированного выступления.

На практике действие указа привело к расширению оснований для отказа в проведении митингов, что спровоцировало рост числа несанкционированных акций. Например, с января по октябрь 1989 года в Москве зафиксировали 644 несогласованных с властями митинга и собрания.

Уже на следующий день после подписания знакового документа, 29 июля 1988-го, Президиум Верховного Совета РСФСР принял указ «Об ответственности за нарушение установленного порядка организации и проведения собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций», который дополнял статью 200 Уголовного кодекса РСФСР об ответственности за самоуправство.

Вызов новым порядкам бросила либеральная партия «Демократический союз». 21 августа и 5 сентября она попыталась провести на Пушкинской площади несанкционированные митинги, приуроченные к 20-й годовщине ввода войск Организации Варшавского договора в Чехословакию и 70-й годовщине начала красного террора. Впрочем, выполнить задуманное активистам не дали.

«Используя указ, власти разгоняли националистические манифестации в Закавказье и Прибалтике»

Повестка митингов могла быть самой разной. Например, 12 марта 1989 года в Кишиневе демонстранты потребовали дать статус государственного молдавскому языку, отказаться от кириллицы и перейти на латиницу. Все закончилось столкновением митингующих с милицией у здания ЦК компартии Молдавии. В Тбилиси 9 апреля прошел печально известный митинг в поддержку независимости Грузии, обернувшийся большой трагедией.

При этом один из первых неформальных митингов в апреле того же года в Череповце Вологодской области ставил своей целью привлечь внимание к экологической проблеме: в газетах о нем писали как о следствии возросшей общественной активности населения, пробужденной перестройкой.

«Я тогда работала в профсоюзе работников народного образования и науки, — рассказывает «Ленте.ру» заместитель председателя Ассоциации профсоюзных организаций студентов вузов Свердловской области Людмила Катеринич. — В те годы мы довольно часто проводили не просто митинги, но и шествия. Были задержки по зарплате, да и сама зарплата у работников вузов была очень низкой, не индексировалась. Поэтому мы проводили акции протеста. Впереди у нас всегда шла машина с громкоговорителем, я сидела внутри и зачитывала текст обращения к людям».

По ее словам, руководители профсоюза постоянно думали, как сделать свои мероприятия более интересными. Например, однажды они обратились к студентам театрального института с предложением выйти в образе писателей. Кто-то загримировался Пушкиным, кто-то Гоголем. Как уверяет Катеринич, организаторы брали на себя большую ответственность, поэтому специальные студенческие отряды охраняли колонны от провокаторов и радикалов.

«Мы делали официальные запросы, все согласовывали, — говорит Катеринич. — Писали заявление по специальной форме, предоставляли информацию о примерном количестве людей, о времени начала, предлагали место. Тогда все спокойно разрешалось: митингуй хоть у Дворца молодежи, хоть у УПИ. Думаю, что жестче стало после 1998 года, когда у нас произошел инцидент со студентами. Пускать в центр города перестали».

Вместе с тем профсоюзный лидер считает, что практической пользы регулярные митинги не приносили.

«Чтобы за нами бежали вдогонку и сразу выполняли все требования — такого не было, — признает она. — Уже в российские времена студенческий актив добился встречи с Ельциным. Поставили вопрос о повышении стипендий и выделении средств на спортивную и культурно-массовую работу. Надо отдать должное, Ельцин откликнулся на просьбу. Ну, а вообще уличная активность в Свердловске присутствовала. Помню мощный выход людей на улицу против ГКЧП. А сама я тогда добровольно вышла из партии, потому что мне не понравилась позиция КПСС».

Председатель Совета министров в 1985-1991 годах Рыжков с горечью констатировал в своих мемуарах, что «митинги проводились везде, практически без всяких разрешений». На его взгляд, такие организаторы массовых демонстраций, как Борис Ельцин, Анатолий Собчак, Гавриил Попов и другие накаляли «и без того сложную, тяжелую обстановку» до крайнего предела. Критически он отзывался и о лидерах партии «Демократическая Россия» (основатель — Николай Травкин), которые якобы взяли на вооружение «более радикальный вариант завоевания власти в стране».

«Когда в Питере строили баррикады, сосед говорил, что это надо только богатым»

По свидетельству жительницы Ленинграда времен перестройки Елены Грин, уличная активность в городе заметно оживилась на фоне выборов народных депутатов СССР весной 1989 года: «Народ на улицах собирался группами, друг другу что-то объясняли и агитировали».

«Выйдешь из дома за хлебом — и по пути раз пять остановишься около таких стихийных групп, послушаешь другие мнения, выскажешь свое, — поделилась она воспоминаниями с «Лентой.ру». — Как к этому относились простые люди? Моя соседка по коммуналке голосовала за депутата-почтальона. Программу его она не читала, ей было достаточно, что он разносит почту. Другой сосед, водитель, когда в Питере строили баррикады, говорил, что это надо только богатым, а он при любом раскладе будет баранку крутить и ему ничего не перепадет. А очень пожилой сосед из первых коммунистов качал головой и называл [происходящее в стране] контрреволюцией».

Грин добавила, что в то время и в митингах, и в голосовании многие участвовали скорее по наитию или стихийно, чем обдуманно.

В преддверии съезда народных депутатов в Москве состоялся первый митинг, который собрал более 100 тысяч участников. Несмотря на то что власти выделили для него удаленную площадку в Лужниках, ее пространство все равно заполнили сторонники демократии. Это создало у демократического движения и у властей ощущение силы оппозиции и лишило смысла подавление митинговой активности.

Как не без иронии заметил историк Шубин, после прихода либеральной оппозиции к власти она сама стала запрещать и разгонять митинги оппозиции, что в 1992-1993 годах привело к новой волне уличной конфронтации и необходимости ввести уличную политическую активность в рамки уже российского закона. А Рыжков саркастически напоминал, что «после прихода этой публики к власти Манежную площадь очень быстро перерыли и изуродовали (…), дабы никто не мог проводить там митинги уже в "демократическое" время».