24 января 1944 года Красная армия начала Корсунь-Шевченковскую операцию, в которой впервые после Сталинградской битвы в окружение попали крупные силы вермахта. Сражение проходило на весьма пересеченной местности в условиях сильнейшей распутицы, из-за чего в непроходимой грязи вязли танки и артиллерия обеих сторон. Несмотря на то что части окруженных удалось вырваться из котла, который немцы называли черкасским, советские войска разгромили два немецких корпуса. Почему по итогам операции Сталин присвоил звание маршала Советского Союза только командующему 2-м Украинским фронтом генералу Ивану Коневу, обойдя командующего 1-м Украинским фронтом генерала Николая Ватутина? Что поразило западных корреспондентов при осмотре тела главнокомандующего окруженными германскими частями генерала Вильгельма Штеммермана? «Лента.ру» вспоминает ход событий.
«Прорыв развивался успешно»
На рассвете 24 января 1944 года в полосе 2-го Украинского фронта после короткой артиллерийской подготовки в атаку перешли несколько передовых батальонов, ведя разведку боем. К концу дня немецкая оборона на 16-километровом участке была прорвана на глубину до шести километров. Это позволило на следующий день нанести более мощный удар.
Командующий 2-м Украинским фронтом генерал (позднее маршал) Иван Конев писал в своих воспоминаниях: «В бой были введены главные силы 4-й гвардейской и 53-й армий. Прорыв развивался успешно. После напряженных боев за опорные пункты и узлы сопротивления наши войска прорвали оборону врага на глубину до десяти километров, то есть преодолели первую полосу обороны и овладели населенными пунктами Телепино, Радвановка, Оситняжка, Писаревка, Райментаровка».
26 января в наступление перешли войска 1-го Украинского фронта под командованием генерала Николая Ватутина. С запада и востока два советских фронта наносили удар навстречу друг другу с целью окружения в районе города Звенигородка немецких частей из состава 1-й танковой и 8-й полевой армий группы «Юг», защищавших глубокий выступ, в глубине которого находился город Корсунь-Шевченковский.
Командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Эрих фон Манштейн писал:
Так как внутренние фланги обеих армий удерживали еще Днепр по обе стороны от Канева, немецкие позиции образовали, так сказать, мешок, который был перевязан на севере у Днепра, в то время как его продольные стороны представляли собой обращенные на восток и на запад фронты обеих армий. Гитлер все еще надеялся нанести удар из этого выступа фронта для того, чтобы когда-нибудь снова овладеть восточной частью Днепровской дуги
Представитель Ставки Верховного главнокомандования на 1-м и 2-м Украинском фронтах маршал Георгий Жуков, в свою очередь, отмечал: «Эта довольно сильная группировка противника мешала 1-му и 2-му Украинским фронтам проводить дальнейшие операции в западном направлении, так как была расположена на флангах того и другого фронтов».
Поначалу наступление советских частей развивалось медленно. 26 января войска Ватутина понесли серьезные потери, более 80 танков.
Жуков вспоминал: «27 января противник, стремясь ликвидировать прорыв, организовал против частей 2-го Украинского фронта контрудар с целью закрыть образовавшуюся брешь и отсечь передовые 20-й и 29-й танковые корпуса 5-й гвардейской танковой армии. И это ему частично удалось».
При этом 20-й танковый корпус генерала Ивана Лазарева, несмотря на то, что немцы перехватили его коммуникации, быстро двигался вперед и в ту же ночь овладел городом Шпола.
Ватутин сформировал ударную группу под командованием генерала Михаила Савельева, которая должна была соединиться с войсками 2-го Украинского фронта, в составе танковой бригады, самоходного артполка, пехотного батальона и противотанковой батареи.
Группа Савельева, умело лавируя, прорвалась через германские порядки и 28 января встретилась в Звенигородке с частями генерала Лазарева, тем самым перерезав с юга основные тыловые пути корсунь-шевченковской группировки немцев.
Лейтенант (позднее дослужившийся до подполковника) Евгений Хохлов, чей танковый экипаж первым из состава 2-го Украинского фронта встретился с боевыми коллегами, вспоминал: «Я остановил свой танк на углу улиц Шевченко и Пролетарской в Звенигородке. Немного дальше остановились машины моих боевых товарищей — М. Богомолкина, И. Погуляя, П. Харламова, Ф. Хомякова. Я первым увидел возле одного дома танк. Это был экипаж танкистов 1-го Украинского фронта. Мы обнялись, пожали друг другу руки. Но встреча эта была короткой. Выполняя приказ, мы двинулись дальше».
«Местность благоприятствовала обороне»
После того как вермахт потерпел серьезное поражение летом 1943 года на Курской дуге, стратегическая инициатива прочно перешла к Красной армии. Осенью 1943-го она освободила Левобережную Украину и продолжала наступать уже на Правобережье.
Жуков писал: «Планируя действия советских войск на зиму 1944 года, имелось в виду главные силы и средства сосредоточить на 1-м, 2-м, 3-м и 4-м Украинских фронтах, чтобы создать там более значительное превосходство над противником и в короткие сроки разгромить войска групп армий "Юг" и "А"».
К середине января 1944 года наступление РККА создало серьезную угрозу южной группировке вермахта.
Манштейн, не добившись при встрече с Гитлером разрешения на отвод войск от Днепра, отправил ему личное письмо, в заключение написав: «Я позволю себе, мой фюрер, закончить следующими словами: для нас сейчас речь идет не о том, чтобы избежать опасности, а о том, чтобы встретить неминуемую опасность так, чтобы преодолеть ее».
27 января, в разгар советского наступления на корсунь-шевченковском направлении, в ставке фюрера состоялось совещание, на котором Гитлер ехидно заявил своим военачальникам: «Если когда-нибудь необходимо будет сражаться до конца, то ведь, очевидно, фельдмаршалы и генералы должны будут последними встать на защиту знамени».
Фюрер окончательно отверг предложение Манштейна отвести части с занимаемых позиций.
К началу февраля 1944-го советские войска образовали вокруг черкасского котла внешнее и внутреннее кольца окружения. В мышеловку попали 11-й корпус генерала Вильгельма Штеммермана и 42-й корпус генерала Теобальда Либа. Общее число окруженных составляло около 59 тысяч солдат и офицеров.
Но атаковать их было трудно.
Конев вспоминал:
Многочисленные реки, ручьи, овраги с крутыми склонами, большое число крупных населенных пунктов благоприятствовали созданию оборонительных рубежей и отсечных позиций. Главная полоса включала в себя опорные пункты и узлы сопротивления, местами соединенные траншеями, которые спереди и с флангов прикрывались минными полями и проволочными заграждениями
Ситуация во многом напоминала сталинградскую, когда Манштейну было поручено в декабре 1942-го прийти на выручку окруженной 6-й армии генерала Фридриха Паулюса. Тогда фельдмаршал со своей задачей не справился.
Завязались ожесточенные бои по деблокированию обоих корпусов.
В своих мемуарах Манштейн сетовал: «К сожалению, вначале глубокий снег, а затем наступившая распутица значительно замедлили сосредоточение обеих ударных групп. Тем не менее им удалось нанести удар, в результате которого значительная часть сил, окруживших черкасскую группировку, была разбита. Свыше 700 танков, более 600 противотанковых орудий и около 150 орудий было уничтожено, однако оба корпуса захватили всего 2000 пленных».
Трудные погодные условия упоминали и советские военачальники.
Конев писал: «С 27 января по 18 февраля десять дней шел дождь и мокрый снег, в остальные — снег. Лишь пять дней были без осадков. Среднесуточная температура колебалась от минус 5,5 до плюс 4,9 градусов. Грунтовые дороги не выдерживали никакой критики. Местами даже на волах было невозможно передвигаться».
Начальник генерального штаба Красной армии маршал Александр Василевский и вовсе признавался: «Много я повидал на своем веку распутиц, но такой грязи и такого бездорожья, как зимой и весной 1944 года, не встречал ни раньше, ни позже. Буксовали даже тракторы и тягачи. Артиллеристы тащили пушки на себе. Бойцы с помощью местного населения переносили на руках снаряды и патроны от позиции к позиции за десятки километров».
«Мы воюем с очень сильной армией»
Чтобы не допустить прорыва окруженных, Ставка срочно усилила внешнее кольцо окружения 2-й танковой армией генерала Семена Богданова, которая контратаковала германские танковые части, идущие на помощь войскам Штеммермана и Либа, и частично потеснила их, остановив движение панцерваффе.
Немцы отчаянно сопротивлялись. В журнале боевых действий 2-го Украинского фронта 7 февраля отмечалось: «Несмотря на то что окруженные несут ежедневно огромные потери в живой силе и технике, нет фактов деморализации и дезорганизации в войсках окруженных немецких дивизий. В плен сдаются единицы, сопротивление упорное, контратаки не прекращаются. Это явление еще раз подчеркивает, что мы воюем все еще с очень сильной, упорной и устойчивой армией».
Чтобы избежать ненужных жертв, как и в случае с 6-й армией Паулюса в Сталинграде, к окруженным в районе Корсуня германским частям советское командование выслало парламентеров с ультиматумом. Документ за подписями Жукова, Ватутина и Конева был адресован генералу Штеммерману, которого незадолго до этого Берлин назначил единым командующим окруженными войсками.
Его подчиненным предлагалось сдаться в обмен на сохранение жизни. На обдумывание давались сутки. Обращение заканчивалось так: «Если вы отклоните наше предложение сложить оружие, то войска Красной армии и воздушный флот начнут действия по уничтожению окруженных ваших войск, и ответственность за их уничтожение понесете вы».
В расположении войск неприятеля были разбросаны листовки, в которых сообщалось:
42-й и 11-й армейские корпуса находятся в полном окружении. Кольцо окружения все больше сжимается. Попытки помочь вам боеприпасами и горючим посредством транспортных самолетов провалились. Только за два дня, 3 и 4 февраля, наземными и воздушными силами Красной армии сбито более 100 самолетов Ю-52
8 февраля подполковник Аркадий Савельев в сопровождении лейтенанта-переводчика и красноармейца, несущего белое знамя, пересек линию фронта и вручил ультиматум командующему артиллерией 11-го армейского корпуса полковнику Фуке (Штеммерман от встречи уклонился).
Спустя много лет Савельев вспоминал: «Вначале герр оберст пытался держаться высокомерно. На мое замечание, что другого разумного выхода из окружения, кроме как плен, нет, он ответил: "Окружение — понятие тактическое, сегодня вы окружаете нас, а завтра мы вас". — "Нечто похожее, — отвечаю, — мы слышали от ваших генералов под Сталинградом". Услышав слово "Сталинград", оберст как-то сжался и продолжил разговор уже не в мажорном, а в минорном ключе».
Утром 9 февраля Штеммерман отклонил ультиматум, и сражение возобновилось с новой силой. Германские части заняли села Толстые Роги и Репки.
В неменьшей степени Манштейна беспокоило наступление правого крыла 1-го Украинского фронта против левого фланга группы армий «Юг».
К десятым числам февраля войска Ватутина продвинулись на 120 километров, освободив города Ровно и Луцк. В Корсунь-Шевченковской же операции 1-й Украинский фронт мог участвовать только своим левым крылом.
11 февраля в полосе войск Ватутина 3-й немецкий танковый корпус генерала Германа Брайта нанес сильный удар на внешнем фасе окружения, заняв села Ерки и Романовку. На следующий день немецкие танкисты взяли Юрковку и Скалеватку и захватили высоты южнее Звенигородки.
Штеммерман, в свою очередь, предпринимал активные действия навстречу Брайту: частям 5-й танковой дивизии СС «Викинг» удалось захватить село Шендеровка. От передовых подразделений 3-го танкового корпуса окруженных отделяло менее 20 километров. К тому времени общая длина периметра корсуньского мешка составляла лишь 35 километров и со всех сторон простреливалась советской артиллерией.
«Почему мне не дают довести операцию до конца?»
Рывок немецких танкистов серьезно обеспокоил Москву. 12 февраля Жуков, Ватутин и Конев получили от Сталина директиву.
В ней отмечалось: «Ввиду того, что для ликвидации корсуньской группировки противника необходимо объединить усилия всех войск, действующих с этой задачей, и поскольку большая часть этих войск принадлежит 2-му Украинскому фронту, приказываю возложить руководство всеми войсками, действующими против корсуньской группировки противника, на командующего 2-м Украинским фронтом».
Коневу из состава 1-го Украинского фронта передавалась 27-я армия генерала Сергея Трофименко и приказывалось в кратчайший срок покончить с окруженными.
Жуков и Конев, между которыми после войны сложились крайне неприязненные личные отношения, в своих воспоминаниях по-разному представили обстоятельства принятия Сталиным этого управленческого решения.
Жуков подчеркивал, что Конев самолично позвонил вождю и, сообщив, что у Ватутина противник якобы прорвался из района Шендеровки, предложил передать ему, Коневу, руководство внутренним фронтом по ликвидации корсунь-шевченковской группировки противника, оставив Ватутину лишь командование войсками внешней линии.
Получив сталинское распоряжение, Ватутин позвонил Жукову и с обидой сказал: «Товарищ маршал, кому-кому, а вам-то известно, что я, не смыкая глаз несколько суток подряд, напрягал все силы для осуществления Корсунь-Шевченковской операции. Почему же сейчас меня отстраняют и не дают довести эту операцию до конца? Я тоже патриот войск своего фронта и хочу, чтобы столица нашей Родины Москва отсалютовала бойцам 1-го Украинского фронта».
Жуков отмечал в мемуарах:
Я не мог сказать Н.Ф. Ватутину, чье было это предложение, чтобы не сталкивать его с И.С. Коневым. Однако у меня от всего этого на душе остался нехороший осадок. Я был недоволен тем, что И.В. Сталин не счел нужным в данном случае вникнуть в психологию войск и военачальников
Конев, однако, отрицал, что действовал через голову своего непосредственного начальника Жукова, подчеркивая, что разговор с Верховным главнокомандующим состоялся по инициативе Сталина.
Военачальник писал: «Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шевченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил: "Что вы знаете об обстановке на фронте у соседа?"».
По словам Конева, он доложил, что окруженный противник не уйдет — для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом в район немецкого прорыва направлены части 5-й гвардейской танковой армии и 5-го кавалерийского корпуса, которые успешно справляются с поставленной задачей.
Получив от Ставки новые полномочия, Конев спешно вылетел в село Толстое, где был оборудован передовой командный пункт 1-го Украинского фронта, откуда до конца операции руководил боевыми действиями, периодически выезжая в войска.
Оба советских фронта активизировали свои усилия, не позволяя немцам пробиться с юго-запада к окруженным. На пути возможного контрнаступления вермахта в населенных пунктах, на высотах и важных узлах дорог срочно создавались противотанковые районы, которыми командовали командиры артиллерийских полков и противотанковых артиллерийских бригад.
«Путь окруженных был устлан тысячами убитых»
Кольцо окружения неумолимо сжималось. 14 февраля дивизии 52-й армии генерала Константина Коротеева (2-й Украинский фронт) вступили на улицы Корсунь-Шевченковского.
В освобожденных селах и в самом Корсунь-Шевченковском побывал фотокорреспондент газеты «Правда» Яков Рюмкин.
Военный корреспондент, писатель Борис Полевой вспоминал: «Проявил, отправил и теперь ходит по избе, все время повторяя: "Вот это разгром! Нет, ребята, ничего подобного вы себе представить не можете". А он же был в Сталинграде. Мы просмотрели оставшиеся у Рюмкина негативы. Несколько лент: всюду машины, танки, трупы, и в таком количестве, что действительно трудно представить, какой вид имеет все это в натуре».
Манштейн писал: «Каждый день погода менялась, снежные метели перемежались с оттепелью. При этом снова подтвердилось, что советские танки при продвижении по снегу или размокшей почве превосходят наши танки по своей проходимости, потому что у них более широкие гусеницы».
Поскольку отпала надежда на прорыв к окруженным, командующий группой армий «Юг» приказал Штеммерману и Либу самостоятельно прорываться в юго-западном направлении. Утром 15 февраля командиры двух окруженных корпусов договорились предпринять попытку прорыва в ночь на 17 февраля. Войскам поручалось уничтожить весь автомобильный и гужевой транспорт, не задействованный в перевозке боеприпасов, бросить орудия без снарядов и бронетехнику без горючего.
Весь день 16 февраля в районе Шендеровки Штеммерман и Либ накапливали силы, чтобы начать прорыв на Лысянку, пробив кольцо окружения шириной более четырех километров. Обстановка благоприятствовала окруженным: ночь и сильный снегопад затруднили действия Красной армии.
Прорыв осуществлялся двумя эшелонами, в первом из которых двигались части 5-й танковой дивизии СС «Викинг», 72-й и 112-й пехотных дивизий.
С востока и севера отходящих прикрывали полки 88-й пехотной дивизии, с юга — подразделения 57-й пехотной дивизии. Штабы Штеммермана и Либа, а также обозы с ранеными шли в центре боевых порядков.
Конев отмечал:
Натиск врага приняли на себя части 27-й и 4-й гвардейской армий. Тотчас была дана команда 18-му и 29-му танковым корпусам и 5-му гвардейскому кавалерийскому корпусу наступать навстречу друг другу, пленить или уничтожить противника
Советские артиллеристы били в упор по наступающим, при этом ни один снаряд не пропадал даром. Так, расчет орудия старшего сержанта Андрея Харитонова из 438-го истребительно-противотанкового полка в то утро отбил три неприятельских контратаки, уничтожив более 100 немецких солдат и офицеров. За этот бой 24 марта 1945 года Харитонов был удостоен звания Героя Советского Союза.
Начальник разведки 4-й гвардейской армии генерал Тимофей Воронцов писал: «Четырехкилометровый путь окруженной группировки уже был устлан тысячами убитых и раненых немецких солдат. Приближался рассвет. Метель утихала. Вокруг шла стрельба. Боевые порядки обеих сторон переплелись настолько, что трудно было разобраться, где свои, а где вражеские войска. Противник пользовался этим и рвался дальше на юг, в район Лысянки».
Начальник штаба 6-й танковой армии генерал Дмитрий Заев вспоминал: «Невозможно было проехать дорогами, настолько они были забиты вражеской техникой и трупами фашистов. И не только дороги, а и поля, овраги и перелески были усеяны тысячами убитых, брошенным вооружением и машинами. Картина была поистине ужасной, потрясающей».
«Сталин рассвирепел, что враг не был уничтожен целиком»
Тем не менее громадной массе рвущихся из котла немецких солдат и офицеров удалось прорваться через кольца окружения, установив контакт с представителями 3-го танкового корпуса.
Манштейн отмечал: «Из котла вышло 30 000-32 000 человек. Таким образом, нам удалось избавить эти два корпуса от той судьбы, которая постигла 6-ю армию под Сталинградом. Конечно, при выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и орудий застряла в грязи».
Советская сторона оценила потери противника в 55 тысяч убитыми и 18 тысяч пленными. Немцы же склонялись к цифре, не превышающей 40 тысяч солдат и офицеров. Число погибших, раненых и пленных красноармейцев в операции составило более 80 тысяч, из которых безвозвратные потери превысили 24 тысячи человек.
Анализируя события, немецкий генерал и военный историк Курт фон Типпельскирх констатировал: «Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, так как продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником. В конечном итоге эти бои вновь принесли тяжелые потери в живой силе и технике, что еще больше осложнило обстановку на слишком растянутых немецких фронтах».
При прорыве погиб генерал Штеммерман. Командование 2-м Украинским фронтом пригласило военных корреспондентов, в том числе иностранных, засвидетельствовать его гибель.
Борис Полевой писал:
Пожилой лысый человек, худое, давно не бритое лицо. На голове продолговатый шрам — то ли от раны, полученной на войне, или, что вероятнее, от сабли на студенческой дуэли. Узкие руки с костлявыми узловатыми пальцами. Поношенный мундир с генеральскими погонами. Добротные шевровые сапоги на меху, покрытые болотной грязью
В карманах у Штеммермана нашли военное удостоверение, разрешение на охоту в заповеднике, несколько писем из дома, семейные фотографии.
Член Военного совета 1-го Украинского фронта генерал Никита Хрущев, будущий Первый секретарь ЦК КПСС, вспоминал: «Западные корреспонденты писали, что когда был найден труп этого генерала, на пальце у него было обнаружено золотое кольцо. Это было им непонятно. Ведь во всех армиях мира было сильно развито мародерство. Например, под Сталинградом трупы немецких солдат раздевали догола. Тоже не волки, конечно, их раздевали! Ясно кто, если с них сняли штаны. Мародеры сняли. Были это гражданские лица или военные? Думаю, что, к сожалению, могли так поступить и те, и другие».
По приказу командующего 2-м Украинским фронтом Штеммерман был похоронен немецкими военнопленными в отдельной могиле в одном из украинских сел.
За разгром врага под Корсунь-Шевченковским 20 февраля 1944 года Коневу, первому из командующих фронтами с начала войны, было присвоено звание маршала Советского Союза, Ватутин же так и остался генералом армии.
Хрущев отмечал: «Сталин тогда рассвирепел в связи с тем, что вражеская группировка была уничтожена не целиком. Имело, конечно, большое значение, как представить доклад Сталину, умение доложить. Ватутин был по характеру человеком очень скромным и добропорядочным, он не мог ничего приукрасить и не мог свалить на кого-то вину, чтобы выгородить себя или показать себя в каком-то лучшем свете за счет принижения других».
Несмотря на то что второго Сталинграда не получилось, два германских армейских корпуса перестали существовать: окруженцев направили на сборные пункты для пополнения других частей и переформирование.
В результате боевых действий 1-го и 2-го Украинских фронтов к концу февраля 1944 года создалась благоприятная ситуация для полного изгнания вермахта с территории Правобережной Украины.