Фильм немецкого телеканала WDR «Секретное дело о допинге: российский отвлекающий маневр», признания Марии Шараповой, запутавшейся в собственной электронной почте, а также шумиха вокруг препарата мельдоний, внесенного Всемирным антидопинговым агентством (ВАДА) в перечень запрещенных лекарств с 1 января 2016-го — все это обозначило новый виток допинг-скандала. На кону участие в международных соревнованиях, включая Олимпийские игры 2016 года. С рекомендацией отстранить Россию от Олимпиады выступила Международная федерация легкой атлетики (IAAF). Окончательное решение будет принято, видимо, в мае 2016 года. И смену руководства Всероссийской федерации легкой атлетики (ВФЛА) нельзя не расценивать как попытку предотвратить нежелательное развитие событий.
Однако эта коллизия имеет несколько аспектов, в которых отражается общая проблема сложного переплетения национальных и глобальных систем. Неуклонный рост рекордных показателей в большом спорте даже совершенно неосведомленному человеку подсказывает простую мысль, что едва ли за время проведения современных Олимпийских игр человеческий организм мог так быстро эволюционировать физически, чтобы бегать и прыгать все быстрее и выше. Дело, значит, не обходится без вмешательства цивилизационного фактора, дополняющего налаживание эффективной социальной системы выявления и отбора спортсменов. И этот фактор напрямую связан с успехами медицины в производстве новых физиологически активных веществ. Мы глотаем витамины и таблетки от головной боли, не особенно задумываясь о том, что наш биологический организм тем самым включается в длинные и необычайно сложные цепочки изобретения, производства и распространения новых химических препаратов.
Парадоксально, но даже если намеренно уклоняться от такого цивилизационного влияния, избегая всяких препаратов — а доходит и до отказа от прививок, ничего не меняется. Ведь это тоже цивилизация — современные знания относительно предпочтительного состава потребляемых в пищу веществ, желательных характеристик окружающей среды и образа жизни. И даже не вполне ясно, какая стратегия больше порабощает человека: позитивная или негативная по отношению к искусственным веществам и препаратам.
Сама проблема допинга в большом спорте, впрочем, ясно указывает на то, что здесь отношение к новым препаратам безусловно положительное. А поскольку большинство людей на протяжении всей своей жизни какие-то средства в любом случае принимают, то вопрос о допинге — это лишь вопрос о том, как проводится граница между допустимыми и недопустимыми на сегодняшний день препаратами.
Кроме того, это вопрос о том, как быстро национальная фармакология — если мы говорим о международных играх как форме соревнования отдельных государств — движется вперед в изобретении и производстве новых препаратов, которые не подпадают под уже действующие средства контроля. Международный спорт больших достижений — это не просто состязания спортсменов, это еще и борьба за лидерство в некоторых отраслях научных исследований и производства. Получается, что когда мы болеем за своих, мы болеем еще и за уровень наших фармакологических инноваций.
Что ж, тоже вполне себе соревнование. Но судя по той сложной ситуации, в которой сегодня оказалась Россия, дела обстоят здесь из рук вон плохо. Это косвенно подтверждает и Виталий Мутко в одном из своих последних интервью: «Мельдоний — латвийская разработка, которой пользовались очень давно. Но, тут скрывать нечего, мы отстали в плане спортивной медицины. Запрещают все больше и больше препаратов, которые были направлены на восстановление. Но спортсменам они просто необходимы — с их-то графиком тренировок и выступлений. А замены мы им предложить, к сожалению, не можем». То есть мы не в состоянии произвести новые препараты, которые, само собой разумеется, «направлены на восстановление» наших спортсменов. Но при этом выходит, что прежние их достижения были в какой-то степени и победами латвийских фармакологических разработчиков. Спортивная медицина сегодня также явление глобальное.
Одновременно эта история обнаруживает и вшитый дефект организации российского большого спорта, сохранившей многие черты громоздкой советской бюрократической системы. Улучшение дел с государственной и корпоративно-спонсорской (косвенно стимулируемой тем же государством) поддержкой спорта не трансформировало, но, похоже, лишь реанимировало эту систему.
Например, в стране так и не сложился университетской спорт — важнейший питомник чемпионов в США. Наши университеты по-прежнему если что и производят в плане состязательных мероприятий, так это юмористов формата КВН. И эта громоздкая — индустриальная — система, очевидно, дает сбой: она не может быстро реагировать на стремительно меняющуюся ситуацию, о чем и свидетельствует новая волна допинг-скандалов, включая то, что ответственным людям приходится теперь разбираться, по скольким гиперссылкам надо было пройти Марии Шараповой, чтобы узнать о новых правилах WADA.
И дело ведь не в том, что руководство российского спорта не хочет изменить ситуацию. Охотно верим, что хочет. Раздраженный комментарий министра спорта — «Что еще нужно сделать? Станцевать на столе? Спеть?» — во время последнего выступления в IAAF был вполне искренним. Но когда речь идет о массивной бюрократической системе, то репрессивная смена руководства — единственная быстрая мера, которая здесь может быть предпринята, — не означает, что изменится сама система. Она просто не справляется с новыми глобальными, а не национальными реалиями современного спорта — ни по скорости, ни по возможности контроля. Что хорошо видно и в цитированном уже выше интервью Виталия Мутко. Министр старается перераспределить ответственность на другие уровни управления: « (…) Контролировать все на свете Минспорту не по силам. Разве мы можем следить за тем, какие лекарства употребляет Маша Шарапова, которая живет в США? Как мы можем контролировать велокоманду "Катюша", в которой тоже был случай с мельдонием — если она базируется в Европе? Ответственность за все, что там происходит, должно нести руководство команды».
Современный международный спорт высоких достижений и его кульминация — Олимпийские игры — понимаются как межнациональное и межгосударственное состязание. Но ни химия — в буквальном смысле этого слова — современного спорта, ни глобализация самих спортсменов не соответствуют этой рамке.
Россия оказалась крайней в допинговом скандале не в последнюю очередь потому, что спорт продолжает мыслиться по национальному шаблону, в рамках модели национальных государств и их противостояния — как спортивного, так и политического. На деле же речь идет о взаимоотношении национально-территориального контроля и глобальных процессов, размывающих этот контроль.
И наивно задаваться вопросом, какой из этих полюсов может победить, допустим, в результате выхода страны из международной системы соревнований. Такое было невозможно даже в советский период железного занавеса, сегодня же изъятие даже одного вида спорта из олимпийской программы — уже крайне болезненный вопрос для страны. Именно так восприняли обсуждение возможности исключения борьбы из олимпийской программы в 2013 году некоторые российские регионы. Неудивительно, ведь в том же Дагестане занятия борьбой — это что-то вроде гражданской религии молодежи. Без международного признания борьба перестанет быть столь притягательным видом спорта. Это хорошо показывает, как глобальные процессы стимулируют локальную, региональную активность. Но какой-то баланс здесь необходим — в американский бейсбол на Олимпийских играх не играют: зачем размывать в глобальном порядке любимый общенациональный вид спорта?
Большой международный спорт все больше превращается в разновидность глобальных корпораций. Будучи международными по характеру организации своей деятельности, эти корпорации выбирают предпочтительное место национальной прописки, исходя из лучших для себя условий. Национально-государственные структуры не могут их полностью контролировать. Но, пожалуй, это служит хорошим стимулом для развития локальных и национальных видов спорта. В этом случае нет необходимости пускать в ход всю мощь национальной медицинской промышленности для демонстрации технологического превосходства на примере новых рекордов.