Скандалы в школах, связанные с агрессивным поведением учеников, — дело уже привычное. В мае родители второклассников московской школы №1239 объявили «забастовку»: пригрозили перевести своих детей на домашнее обучение, если не решится проблема с хулиганом, который постоянно бьет одноклассников. Администрация школы пригласила для мальчика тьютора (персонального педагога-воспитателя), но драки не прекратились. Похожая ситуация в Туле. Ученики четвертого класса одной из школ района Заречье бойкотировали уроки из-за десятилетнего мальчика, терроризировавшего окружающих. Один из пострадавших оказался в больнице со сломанным носом.
Эксперты считают, что подобные случаи — последствия перегибов при массовом внедрении инклюзии. Модель всеобщего равного права при обучении активно насаждается сверху, однако все делается формально: даже если школа заявляет об инклюзивном компоненте, на практике ничего не меняется. Нет ни методик, ни подготовленных кадров, а инклюзивная среда обычно состоит из кривого пандуса перед входом в школу. «Лента.ру» попросила родителей и экспертов образовательной отрасли рассказать о том, что такое грамотная инклюзия и во что превращают ее «перегибы на местах».
Должно быть взаимное принятие
Мы с сыном поменяли штук пять детских садов, а потом еще столько же начальных школ. Везде был один сценарий. Я приводила ребенка. Рассказывала администрации, что у него особенности развития. Но Гоша — мальчик разговорчивый, открытый. И на первых встречах проблем с ним обычно не возникает. Он прекрасно отвечал на все вопросы. И учителя обычно очаровывались голубоглазым светловолосым мальчиком. А на маму, то есть на меня, смотрели косо, подозревали в неадекватности. Но через неделю действительно убеждались, что ребенок устает, очень быстро истощается. Из-за этого Гоша мог начать раскачиваться на уроке, издавать всякие звуки. В первом классе пытался залезть под стол. И тогда начиналось. «Почему вы нам привели такого ненормального мальчика, мы же не знали, что он такой сложный?» — говорили мне. То есть мама снова оказывалась виноватой — неправильно предупредила.
Нам тогда все учителя в голос твердили: «Вам надо заниматься индивидуально». И это было бы удобно: ребенок хорошо берет программу. Учеба — это важно, но ведь необходима еще и социализация! Ребенок должен учиться жить в коллективе, реагировать на окружающих, взаимодействовать. И это невозможно организовать на индивидуальном обучении. Когда Гоша закончил начальную школу, мы поняли, что нас больше не хотят брать в пятый класс нигде, даже в частных школах. Это было очень тяжело. Тогда семьи с такими же пробелами, как у нас, объединились и решили организовать собственный класс. Заручились поддержкой Департамента образования Москвы, нашли школу, которая согласилась нас принять, договорились с научными институтами, чтобы их специалисты проводили курсы для наших педагогов. Первое время учителя, конечно, были напряжены. Но потом привыкли, даже полюбили наших детей. И вот мы уже заканчиваем девятый класс.
Фото: Александр Кондратюк / РИА Новости
Я понимаю родителей, которые побаиваются особых детей «поблизости» с их ребенком. Сейчас я вижу ситуацию с разных сторон. Кроме сына с аутизмом, у меня есть и «нейротипичный» ребенок. В детсад к нам ходил «особый» мальчик. Возникали напряженные моменты. Например, звонит у воспитательницы телефон. Для ребенка звук слишком резкий, он вскакивает. В это время у него падает стул. Ребенок начинает размахивать руками, раскачиваться, задевает соседа. Тот падает и сильно ударяется о косяк. Наступает «конец света». Все из-за чего? Воспитательница в группе без всякой поддержки. Как вести себя с нестандартными детьми не знает. Да и в группе у нее 26 человек. К каждому индивидуально «не подойдешь». Администрация учреждения рекомендовала маме проконсультироваться у специалиста. Но та оборонялась: «У моего сына нет проблем». Неадекватная позиция родителя (непонимание проблем своего ребенка) не менее деструктивна, чем некомпетентность учителя или тьютора, или неготовность администрации создавать условия для инклюзии.
Сегодня никому уже не надо доказывать, что инклюзия нужна. Но появилась другая проблема — нужно дискутировать о том, как включение особого ребенка в «обычный» класс должно быть организовано. Что должен уметь педагог? Какова должна быть роль тьютора (какой квалификацией, например, он должен обладать, чтобы предотвращать проявления ребенком агрессии)? И что зависит от родителей? Многие думают, что если особого ребенка просто посадить в обычный класс — этого достаточно. Но так не бывает. Инклюзия — это взаимное изменение, взаимная интеграция.
Учителя решили, что нужно «давить»
Алина Фаркаш:
В Москве в первом классе сын Саша учился в сильной районной языковой школе по месту жительства. Я предупреждала учителей, что у ребенка расстройство аутистического спектра (РАС), есть особенности характера. Но педагоги видели перед собой умного, сильного в учебе мальчика. И просто мне не верили. Саша, кроме того, что умный, выглядел и вел себя по-взрослому. В семь лет многие дети такие нежные цветочки. А бывают почти подростки: наглые, самостоятельные. Саша как раз из этой категории. На голову выше всех одноклассников, очень взрослый. Меня почти каждый день вызывали в школу. Учителям казалось, что Саша им хамит. Был случай, когда учительница его за что-то при всем классе ругала. Он посреди ее речи встал, вышел. И как сказала учительница, громко хлопнул дверью. Потом я спросила сына, почему он так поступил. Он сказал: «Я почувствовал, что сейчас заплачу. Не хотел, чтобы это случилось при всем классе, поэтому быстро ушел».
Мы просили педагогов индивидуально подойти к нему. Предупреждали, что у Саши гипертревожность, пониженная самооценка, он переживает по любому поводу и очень волнуется. Но они все делали наоборот, почему-то решили, что его наоборот нужно «давить», постоянно стыдить, наказывать за малейшие промахи. Учителям казалось, что иначе ребенок вообще ничего не будет делать. Сын перестал спать. У него начался тик. Однажды учительница при всех разорвала его тетрадку всего лишь за две помарки. И он заплакал. Поскольку он этого не делал даже в младенчестве, на меня это произвело настолько сильное впечатление, что я ему сразу сказала, что мы уходим из той школы. И в феврале мы перешли на домашнее обучение.
Фото: Александр Кондратюк / РИА Новости
Летом перед поступлением во второй класс мы нашли для сына школу с еврейским этнокультурным компонентом. Мне кажется, что учителя там специализируется на том, что со всей Москвы собирают умных, но странненьких детей. Устраивают им счастливую жизнь, учат побеждать на Олимпиадах, показывать результаты. Там были самые разные дети: с синдромом дефицита внимания, был мальчик, который первые полгода под столом сидел, но отвечал оттуда на пятерки. Кто-то бегал по классу. Но педагоги как-то организовали процесс так, чтобы во время бега ребенок не сильно мешал остальным. Когда Саша там учился, он был счастлив. Тем более его классная руководительница до этого работала в школе, где занимались дети-аутисты. И она знала, как себя вести. Эта школа и эта учительница были единственным о чем мы жалели, эмигрируя в Израиль.
Они — не обуза
Дина Чиркова, куратор ресурсных классов из Воронежского института развития образования (ВИРО):
Если инклюзия организована формально — просто назначили неподготовленного человека тьютором к ребенку с особенностями в поведении, — неприятные ситуации непременно будут случаться. Грамотная инклюзия начинается с продуманной организации. В администрации школы должен быть человек, отвечающий за все вопросы по инклюзии: и за работу с педагогами, и с родителями, и с учениками. В правильно организованном процессе дети ни в коем случае не мешают учиться друг другу. Дети с особенностями поведения участвуют в общих занятиях, когда они могут социально приемлемым способом попросить переменку или разрешение выйти в туалет. Когда они могут спокойно заниматься в классе, по своей программе, если нужно, но, не мешая остальным ученикам.
Тьютор должен иметь профессиональные компетенции в сопровождении таких детей, нужно правильно реагировать на поведение, уметь изменить среду подходящим образом. Однако не всегда даже подготовленный специалист способен предотвратить эпизоды нежелательного поведения, потому что иногда это впервые случается именно в школе. И предугадать такое невозможно. Но если один раз случилось, дальше такое поведение берется на контроль, исследуются причины происшествия и ребенка учат поступать по-другому. Грамотная работа не позволит, чтобы единичный эпизод стал регулярным.
В результате большой подготовительной работы нейротипичные одноклассники доброжелательно принимают одноклассников с особенностями развития. Они не обуза для школы. Наоборот — в лице тьюторов образовательное учреждение получает дополнительных специалистов. Они, например, могут организовать общие игры для детей на перемене, могут помочь педагогам школы в работе с трудными случаями, помогают с подбором развивающих занятий.
Кроме того, у педагогов после знакомства с нашими учениками может измениться подход и к другим детям. Один из главных принципов работы с РАС — найти мотивацию и поддержать ребенка в успехе. Когда в тетрадке не подчеркивают ошибки красной ручкой, а пишут зеленой: «Посмотри, как хорошо ты вот здесь сделал. Если попробуешь так же, будет замечательно!» И с обычными ребятами опора на их сильные стороны и мотивация могут сотворить чудо.
Фото: Александр Кондратюк / РИА Новости
Каждому — по развитию
Мария Божович, фонд «Выход»:
Имеет ли право родитель настаивать на обучении ребенка с ограниченными возможностями здоровья, в том числе с расстройствами поведения, в среде сверстников? Да, имеет. Закон об образовании это ему гарантирует. Существуют методы и технологии, позволяющие обеспечить обучение детей с проблемным поведением в той школе, которую выбрали его родители. В частности, это позволяет делать модель «Ресурсный класс». Она предполагает, что у каждого особенного ребенка есть тьютор, владеющий основами прикладного анализа поведения, и индивидуальный план коррекции поведения, который исполняется не только всеми участниками образовательного процесса, но и родителями в семье.
Ресурсный класс — это, как правило, отдельное помещение, по соседству с основным классом, в который зачислены дети со сложным поведением. И как только у ребенка смягчаются самые тяжелые поведенческие проявления, как только он овладевает базовыми академическими навыками (слушает учителя, выполняет задания), он начинает выходить вместе со всеми в регулярный класс. Это и есть грамотная инклюзия. Но «бросать» ребенка в общий класс без учета его особенностей и потребностей, без учета интересов других детей — некорректно, это не идет на пользу никому.
Фонд «Выход» поддерживает работу 25 ресурсных классов в школах, куда пришли дети с очень сложным поведением, вызванным расстройствами аутистического спектра. Эти дети имеют возможность учиться в среде сверстников благодаря тому, что их педагоги и тьюторы владеют прикладным анализом поведения, способны исследовать сложное поведение и найти способы работать с ним. Мы не знаем, что за трудности у того ребенка из московской школы №1239, но нам известно, что методы на основе прикладного анализа работают в принципе с любым поведением, даже если оно не обусловлено аутизмом. В этой грустной истории очевидно, что у школы дефицит специалистов, которые могли бы помочь ребенку, его родителям и одноклассникам.
