«Вели себя как фашисты» Белорусские милиционеры — о режиме Лукашенко, жестокости на митингах и бунте против системы

Протестные выступления в Белоруссии, начавшиеся вскоре после президентских выборов, запомнились чрезвычайно жесткими, а временами жестокими действиями силовиков — в ход шли резиновые пули, дубинки, водометы, слезоточивый газ и светошумовые гранаты. При этом жестокость, проявленная силовиками, была совершенно неоправданна и несоразмерна той опасности, которую могли представлять мирные демонстранты. Насилие продолжалось и в СИЗО, где задержанных подвергали избиениям и пыткам. Были среди милиционеров те, кто усердствовал по собственной инициативе, но большинство просто выполняли приказы. Однако нашлись и те, кто открыто выступил против действий коллег, сочтя происходящее войной с собственным народом. Двое из них на условиях анонимности пообщались с «Лентой.ру» и рассказали о событиях, заставивших их бросить службу и уехать из страны.

«Всех в наручники, лицом в пол»

Андрей, бывший участковый милиционер

В 2014 году я бесплатно обучался в университете на тренера игровых видов спорта. Бесплатное обучение нужно было отрабатывать — и я выбрал милицию. Проработал там больше пяти лет. Как и везде, у нас бывали перегибы — есть уравновешенные люди, есть неадекваты, но все-таки это было в рамках нормы. А то, что произошло после выборов, — это шок.

Я всегда был не согласен с действующей властью, в этом году голосовал за Тихановскую, мои товарищи тоже, но никто не рассчитывал, что будет такая жесть.

9-го числа я дежурил на избирательном участке, а потом нас всех собрали в РОВД (районный отдел внутренних дел — прим. «Ленты.ру»). Вроде все было тихо и мирно, нам сказали, что надо поехать на площадь якобы для охраны общественного порядка — просто по площади походить, чтобы никто ничего не поломал.

Оказалось, всего в двух километрах от нас уже собрался митинг. И мы строем, все 30 человек, пошли туда. Там уже было 20 омоновцев. Вместе с ними нам приказали разгонять толпу — всех разделять и сажать в автозак. Максимум, что выходило сделать: когда мне передавали человека, чтобы я завел в автозак, — я отводил его в сторону и отпускал.

«Если поднимал голову — били палками»

У нас сейчас говорят, что на протестах одни провокаторы. Конечно, они всегда есть, но уверяю, что не массово. Нас вместе с ОМОНом было 50 человек. А митингующих — около двух тысяч.

Если бы там были провокаторы — от нас бы ничего не осталось. Нас бы просто смели. Люди, наоборот, не хотят насилия — они до последнего верили в милицию и кричали «Милиция — с народом!». В тот день задержали многих. Всех доставили в РОВД и составили протоколы. Но 9 августа в нашем отделе все было гуманно. А вот на следующий день начался какой-то ад.

Тогда у меня начались первые проблемы с коллегами: я открыто говорил про перегибы, что они ведут себя как фашисты. От начальства свою позицию я тоже не скрывал.

10 августа ко мне подошел руководитель и сказал составить «левый» рапорт. Я весь день работал в отделе, а начальник сказал написать, что я был на площади, задержал человека, а тот оказал неповиновение. Я отказался — и руководитель назвал меня «конченым ссыклом».

«Весь силовой блок виновен в крови»

Таким поведением начальства я не был сильно удивлен. Верхушка понимает, что для нее — или Лукашенко, или тюрьма. Почти весь силовой блок виновен в крови, виновен в том, что было на протестах. Все происходило с молчаливого согласия руководства силовиков.

Надо понимать: все большие назначения у нас в стране делает чуть ли не лично президент. Он в Белоруссии единственный олигарх. Если ты с ним дружишь — у тебя все будет, а как только конфликт — едешь в тюрьму, как Виктор Бабарико (экс-председатель Белгазпромбанка, находится в СИЗО по обвинению в тяжких экономических преступлениях — прим. «Ленты.ру»).

Было время, когда люди боялись выходить на улицу, потому что их могли просто застрелить — у нас были и «морозовцы», и «пожарники» (участники известных ОПГ Гомельской области Белоруссии из 90-х годов — прим. «Ленты.ру»).

В какой-то момент Лукашенко истребил организованную преступность. Убийство превратилось в резонансное преступление. Но в то же время теперь сам Лукашенко занимается тем, что просто уничтожает своих конкурентов. Человека могут среди бела дня похитить — и он пропадет без вести.

Если президент скажет, что человек мошенник — он едет в СИЗО. Сначала его посадят, а потом решат, что возбудить. Все, что происходит в стране, завязано на Лукашенко.

«Они еще не придумали, за что на меня дело завести»

12-го числа я записал видеообращение, где призвал коллег отказаться от войны с народом, и сказал, что для меня президент — Светлана Тихановская. По идее, это видео никаких правовых последствий для меня не должно было повлечь, но разве у нас законы работают?

Уже через 20 минут после того, как я выложил его в сеть, ко мне домой приехали два руководителя и еще два сотрудника, которые остались сидеть в машине.

Я сказал, что не открою — до свидания. Визитеры объясняли: мол, «нам просто твои жетон и удостоверение забрать», но я скинул все с балкона, и у них закончились аргументы. Стало ясно, что сам я не открою, а оснований выносить дверь у них не было — они же еще не придумали, за что на меня дело завести.

Руководители уехали — и у меня появилось время. Несколько человек остались караулить мой подъезд, но удалось проскочить, и сначала я на машине уехал в Россию, потом на Украину, а теперь живу в Польше.

Сейчас обучаюсь моушн-дизайну и думаю уйти в рекламу. Пока возможности вернуться в Белоруссию у меня точно нет, но если, а точнее, когда президент сменится, то я, конечно, вернусь.

«Нам придется делать что-то незаконное»

Олег, бывший сотрудник департамента охраны МВД Белоруссии

Не скажу, что мечтал работать в милиции — просто занимался футболом, а в департаменте охраны, где у меня были друзья, этот вид спорта был очень популярен. Мы нередко участвовали в соревнованиях, и после того, как я отслужил в армии, мои партнеры по команде позвали к себе в милицию.

В 2013 году я окончил университет, получил заочно высшее образование и с первого января 2014 года стал офицером, командиром взвода. Нашей основной задачей было охранять разные объекты и общественный порядок.

Но уже в июле этого года у меня появилось ощущение, что нам придется делать что-то незаконное — типа для государства, но явно незаконное. Думаю, это все наши понимали.

Тогда же я попросил руководство уволить меня с 1 августа, чтобы я тихо и спокойно ушел до выборов. Но мне сказали: «Не, иди работай, мы тебя не отпустим». На тот момент я еще не мог решиться на прогул и увольнение по отрицательным мотивам, поэтому остался в милиции.

«Мы охраняли оружейную комнату»

То, что творилось на улицах нашего города 9 августа, просто не укладывается в голове.

Я столько лет прожил в этом тихом и спокойном месте, что поверить не мог в эту жесть — когда стреляют в людей из помповых ружей, когда кидают гранаты, когда один товарищ присылает тебе фото, как ему осколком рассекло лоб, а другой рассказывает, как рядом с его машиной взорвалась светошумовая граната. Это было ужасно.

Мне повезло, что ту ночь я провел внутри отдела. Нас было несколько человек, и мы охраняли оружейную комнату, потому что была теоретическая вероятность, что люди могут напасть на отдел и попытаться завладеть оружием. После этого я подумал — а если завтра так же? И послезавтра. Меня же тоже могут послать избивать людей. И решил, что не буду это делать.

Мне кажется, среди простых милиционеров, среди сержантского состава подавляющее большинство против того, что происходит. Никто из них не скажет, что выборы прошли честно и все хорошо. На самом деле я, да и многие другие люди не были каким-то оппозиционными, не были против Лукашенко.

Просто мы не были готовы принять такие выборы. Для чего жить в стране, где президент просто назначает сам себя? Я не то что борец за демократию, но это ерунда какая-то. А видя, что творится на улицах, — ты просто переходишь на другую сторону.

Может быть, поэтому в моем городе обычных милиционеров не послали стрелять в людей. Нас считают неблагонадежными. Мы до сих пор общаемся с ребятами — они как работали, так и работают — ездят на свою сигнализацию, кого-то пьяненького завезут. И все.

Они не ходят на площади, не ездят в Минск разгонять людей, им не дают дубинки и каски. 10 сентября их оставили на охране здания горисполкома. Около него ничего особо не было, потому что приехал ОМОН и оттеснил людей больше чем на километр.

«Быть офицером милиции — это их жизнь»

ОМОН, спецслужбы и офицеры — те, на ком все держится, — они хватают людей на улицах, сажают в автозаки. Это проверенные люди, зомбированные руководством или просто лицемеры. Я сам с таким столкнулся.

Начальники мне лично руку жали, говорили, что уважают мое мнение — мол, молодец, — а потом мне рассказывают, как они поливали меня грязью, говорили: он продался за доллары. Не думаю, что они так говорят, потому что верят в это. Скорее всего, так надо.

Быть офицером милиции — это их жизнь. Я и сам был в такой ситуации. Хотя я капитан и у меня совсем не такая зарплата, как у старших по званию, уходить было страшно. Страшно так кардинально менять жизнь, ведь я практически ничего не умею. Да, у меня высшее юридическое, но я почти все забыл — все знания касаются разве что службы в милиции.

Вряд ли я смогу быть юристом, тем более высококвалифицированным. Если раньше я знал, что в такой-то день у меня точно будет зарплата не меньше такой-то суммы, знал, что дети будут накормлены, то, потеряв работу, я ушел в неизвестность. И если сержанты еще могут найти работу на гражданке за те же деньги, то офицеры — вряд ли.

Но после всего, что было, отношение к системе поменялось, и оставаться в ней просто невозможно. Люди, белорусский народ, стали воспринимать милицию как врага. Раньше все пытались относиться с пониманием — думали, что есть те, кто превышает полномочия — бесшевронные, беспогонные, в масках, а есть простые милиционеры, те же мои коллеги.

Ты не принял какую-то позицию — и там, и тут хочешь быть хорошим. Когда превышено так много границ и сделано столько, что народ не простит и не забудет, — дороги назад нет. Нужно выбирать.