На руинах добра и зла Мы стали жестокими, потому что хотели быть сильными

Вы заметили, что кругом одни враги?

Нет больше ни одного приличного человека. Недолго оставалась Елизавета Доктор Лиза Глинка, да и та оказалась предательницей. Поехала спасать детей в Донецк и не побрезговала при этом помощью Вячеслава Володина, заместителя руководителя администрации президента. А дети не должны быть спасены при участии людей из правительства. Такое мы подвигом считать отказываемся. Это уже, наоборот, дезертирство.

Падение нравов чудовищное, объясняют все друг другу. Люди потеряли всякий стыд, совесть и принципы.

Каждый новый случай пережевывается в соцсетях, тысячи раз репостится, чтобы все могли прочитать и ужаснуться тому, как все плохо.

На прошедшей неделе сначала все возмущались фотографиями столичного медиабомонда с юбилея главреда «Независимой газеты» Константина Ремчукова. На снимках стояли рядом и дружески беседовали люди из либеральной части общества и люди из правительства (или близкие к нему). Дмитрий Песков улыбался Андрею Макаревичу. Белоленточник Борис Немцов выпивал в той же комнате, что и Михаил Леонтьев. Скандал, разразившийся в связи с публикацией этих фотографий в Twitter самого Ремчукова и блогах других гостей, был невероятным. Участникам праздника пришлось оправдываться, но их никто не слушал.

Дальше — больше.

Не успел любимый всеми Эльдар Рязанов попасть в больницу, как журналисты уже изготовились к репортажам с его похорон. «Какая-то Юля из LifeNews» предложила доктору Алексею Кащееву гонорар за информацию о смерти режиссера, если это случится. Кащеев немедленно опубликовал переписку. И получил свои 15 минут славы — все благодаря болезни Эльдара Александровича.

И общество целый день ненавидело Юлию. Ведь это удобно. «Какая-то Юля» — прекрасный объект для травли, а люди слишком заняты, чтобы рассеивать свое внимание и разбираться в деталях.

За последнее время мы привыкли презирать и ненавидеть. Самозабвенно, искренне, пылко. Нам не нужна правда. Нам нужен катарсис. Участие в травле на стороне условного «добра». Хотя странно, что «добро» занимается травлей.

Сложно понять, когда ненависть стала в обществе главным стимулом. А травля — любимым массовым развлечением.

Почему из заурядного журналиста желтой прессы «какая-то Юля» стала вдруг воплощением всех человеческих пороков.

Почему Елизавету Глинку объявили «нерукопожатной». (За то, что не смогла разглядеть где-нибудь в кустах хоть один танк, нацеленный на мирных жителей?!)

Это два очень разных человека, но теперь они оказались в одной группе — они жертвы общественного мнения.

Ругать Глинку так же стыдно, как быть антисемитом. Никто не хочет вспоминать, что эта женщина из ничего создала в России культуру помощи слабым и обездоленным. Что она самостоятельно, собственными силами и задолго до того, как стала известной, помогала бездомным, лечила их, кормила.

И что это именно ей пришло в голову помочь детям, которые страдают в разрушенном Донецке. А не мне. И не вам. Не Бабченко, как он сам признал. Не Акунину.

Вдруг все добрые дела обратились в ничто — стоило лишь ей сказать, что она не видела на Украине российских танков. Хотя ведь не наблюдать за танками она туда ездила.

Она занималась детьми. Елизавета всегда занимается слабыми, а не сильными. Она не политик, не журналист. Она врач и пример милосердия, заботы о ближних.

И вот эту женщину диванные революционеры и диванные же благотворители вдруг берутся судить — и судят строго так, по законам военного трибунала.

Она должна оправдываться за то, что слишком хороший человек для того, чтобы думать о политике в то время, когда самые беззащитные члены общества страдают.

Возвращаясь к бедной Юле из LifeNews, та, конечно, не образец журналистской этики, и ее не так уж легко сравнить с Глинкой. Но и в этом случае травля не была справедливой.

Потому что работа журналиста цинична, с точки зрения обывателя. Пока граждане ужасаются тому, как самолеты врезаются в небоскребы-близнецы, или их парализует от новостей о захвате школы в Беслане, журналисты должны работать. «Давать картинку».

Если случается нечто ужасное — что делает человек? Читает новости.

Почему-то никто не удивился информации о том, что Рязанов в больнице. Но ведь она тоже откуда-то взялась. И когда умирают известные люди — эти сведения тоже появляются в прессе. Мало того, издания действительно соревнуются, кто первый напишет об этом. Если новость сообщил вторым — это уже не новость.

Поступок доктора — ничуть не более красивый, чем предложение журналистки. Пока переписка не была опубликована, ее никто не видел, и грубые Юлины формулировки никому не причиняли зла. Теперь эту переписку могут увидеть все, в том числе и родственники, и близкие режиссера.

Но это все никому неинтересно, потому что не поисками правды живут люди. Они живут поиском объектов ненависти.

Мы разобщены настолько, что скоро уже левая нога будет ненавидеть правую.

Возможно, это происходит потому, что в обществе нет общей идеи, нет правил, по поводу которых все были бы согласны. Нет банальной договоренности о терминах, чтобы, обсуждая величие страны или благотворительность, люди хотя бы имели в виду одно и то же.

После крушения СССР мы все остались со своими личными руинами. Непонятно, кто такие, зачем живем, почему именно здесь и для чего нужны друг другу.

Каждый отстраивал свою систему ценностей в одиночку, в экстремальных условиях, по каким-то обрывкам знаний. Кто по религиозным брошюрам, кто по книгам Анатолия Фоменко, кто по условной газете «Правда Нечерноземья». Без системы и опыта самостоятельной работы. Неудивительно, что среднее арифметическое от этих на скорую руку скроенных представлений о добре и зле оказалось таким причудливым и жестоким.

Наши представления о хорошем примитивны, о плохом — негуманны. Мы не представляем мир как сложное целое с множеством оттенков. Мы как дети, которых бросили родители и которых никто не учит, а лишь наказывает. Мы стали жестокими, потому что хотели быть сильными.

Но ненависть ничего не создает, только уничтожает, если уже не уничтожила. Если мы еще существуем как общество. Если еще в состоянии что-то изменить.