Внезапная и скоропостижная смерть узбекского лидера Ислама Каримова, похоже, напугала не только обывателей (что вполне ожидаемо), но и весь аналитический корпус всего постсоветского пространства. К моменту похорон патриарха по поводу грядущего коллапса системы государственной власти страны не высказались разве что специалисты по генетике и цитологии.
Что характерно — наблюдатели, за редким исключением, выступают с крайне неблагоприятными прогнозами относительно не только ближайших перспектив Узбекистана, но и всего региона. А это в свою очередь, «со всей выразительностью протокола, ответственностью, отчетливостью документа», несет очевидно не самые приятные последствия для России.
Однако, как это обычно бывает в политике, в случае развития ситуации в республике по плохому или даже ужасающему сценарию, до внезапного и жесткого обвала все равно будет далеко. Тем более если речь идет о крахе, который мог бы существенно изменить политическую карту региона и непосредственно угрожать России.
Собственно, это видно хотя бы по сдержанной позиции не только российских дипломатов, но и военного ведомства страны. А ведь именно Министерство обороны России, насколько можно судить по регулярно выкладываемым в открытый доступ документам, внимательнее других относится к гипотетической угрозе с южного направления.
Да и список высказываемых в публичном пространстве претензий к новому руководству Узбекистана выставляется на редкость не оригинальный. Со всех сторон по-прежнему ужасаются клановой несбалансированности (страх перед неконтролируемой дракой внутри элит), прогнозируют прорыв боевиков из Афганистана (или резкую активизацию исламистского подполья) и предсказывают разной степени интенсивности экономические коллапсы.
Глупо отрицать очевидное — все это действительно есть в современном Узбекистане. Да, здесь сохранилась клановая система, и она не очень сбалансирована — к примеру, в высшем эшелоне власти почти нет политиков из Ферганы. Да, есть экономические трудности — Узбекистан давно и прочно лидирует в списках Федеральной миграционной службы по числу трудовых мигрантов, въехавших в Россию. А уж Афганистан — это вообще давняя головная боль любого из граничащих с ним государств.
Проблема всех без исключения обобщений заключается в нежелании заглянуть немного глубже распространенных штампов.
Видимо, не очень многие внимательно наблюдали за всеми перипетиями административной реформы в Узбекистане. Как и все процессы в республике, она отличалась определенными, сугубо местными особенностями. К примеру, ее непубличная часть была запущена менее чем через год после событий в Андижане (когда случился бунт местных элит, за которым последовали беспорядки и расстрел восставших).
Тогда официальный Ташкент, насколько можно судить по выстраиваемой кадровой политике в регионах, увеличил местное представительство в администрациях областей, а также озаботился созданием подобия социальных лифтов в жесткую властную вертикаль. Что чрезвычайно важно, этот уникальный для Средней Азии опыт пригодился Узбекистану впоследствии, когда Каримов провел публичную часть все той же административной реформы, внеся в законодательство страны достаточно четкий механизм транзита власти.
Полагаю, что первые результаты проведенной работы очевидны уже сейчас: долгие переговоры (насколько можно судить по информационному полю) по формированию конфигурации власти на первом этапе увенчались успехом. Во всяком случае пока ничего не известно об арестах высокопоставленных лиц и неожиданных бунтах внутри элиты. А первые постановления — например, о формировании похоронной комиссии — демонстрируют скорее баланс, нежели непреодолимые разногласия. Уже хотя бы то, что после смерти Каримова врио главы республики стал не какой-нибудь политический тяжеловес, а предусмотренный Конституцией глава сената, вселяет некоторую надежду на благополучный исход.
Не менее надумана и проблема границ Узбекистана с Афганистаном. За последнее время (а особенно на минувшей неделе) высказывалось немало предположений о вероятной инфильтрации афганских боевиков на территорию республики с последующей активизации террористического подполья. Хотя доподлинно известно, что именно узбекская часть афганской границы считается наиболее укрепленной. А кроме того, совсем рядом находится Таджикистан, куда проникнуть гораздо легче — считается, что значительная часть наркотрафика из Средней Азии проходит именно по территории Таджикистана и Киргизии (чем отчасти объясняется расположение 201-й российской военной базы).
Наиболее сложный клубок проблем Узбекистана связан с социально-экономическим положением в стране. Республика очень сильно зависима от двух важных факторов — стоимости сырья и денежных переводов граждан из-за рубежа. Это стало особенно значимым в последние годы — в частности, агентство Fitch Ratings еще в середине 2015-го указывало на уменьшение объема денежных переводов из России. По структуре сырьевых доходов подтвержденных данных гораздо меньше, но и здесь можно предположить отрицательную динамику.
И все же: можно ли на этом основании говорить о близком коллапсе узбекской экономики? Напомню, что с 2011 года официальный Ташкент последовательно занимался привлечением инвестиций, преимущественно из США, Южной Кореи и Китая. Причем узбекские власти не делали из этого особенного секрета — информация регулярно публиковалась на внутренних информационных ресурсах. Насколько можно судить, пик сделок пришелся на 2012 и 2013 годы: инвесторы последовательно вкладывали значительные в масштабах республики средства в химическую отрасль, туристическую инфраструктуру и нефтегазовый комплекс. О масштабах сотрудничества свидетельствует такой факт: по состоянию на начало 2013 года в республике было зарегистрировано 241 предприятие, созданное при участии одних только инвесторов из США. Из них 61 компания — со стопроцентным американским капиталом.
Сейчас крайне сложно сказать, как будет развиваться ситуация в Узбекистане. Информации о процессах, происходящих внутри республики, практически не поступает. Поскольку радикального обновления элит в первые часы и дни после смерти Ислама Каримова мы не увидели, с большой долей вероятности можно говорить о том, что такая информационная политика не претерпит изменений. Но ровно этот же факт можно оценивать с другой стороны — политические традиции в Узбекистане хотя бы есть, и они производят и будут производить стабилизирующий эффект. Иначе мы в ближайшие месяцы действительно узнаем много неприятного о регионе, оказавшемся в политической ситуации нового типа.