На прошлой неделе пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заметил, что Владимир Путин готов встретиться с грузинским лидером, если из Тбилиси поступит соответствующий сигнал. Это уже второе такое заявление, прозвучавшее в текущем году. Первое сделал лично Путин в феврале в Сочи, отвечая на вопрос грузинского журналиста. Тогда в Тбилиси подчеркнули, что встречу следует подготовить. Сейчас в Грузии также заметили, что встреча нужна. Но она до сих пор не готовится.
Проект договора о сотрудничестве и интеграции, предложенный Россией Абхазии, взбаламутил рутинные отношения Москвы и Сухуми, Москвы и Тбилиси. Спектр абхазских оценок — от «неприемлемо» до «требуется внести поправки». У московских наблюдателей доминирующий тон — «а чего же вы хотели?». Драматичнее всех реагируют в Тбилиси. Премьер-министр Грузии Ираклий Гарибашвили даже сказал, что проект договора «прямо противоречит 25-летней борьбе, которую они (абхазы) ведут за самоопределение». В Грузии понимают, что, если договор подпишут в предложенном виде, о восстановлении территориальной целостности в какой-либо форме в границах Грузинской ССР — с Абхазией и Южной Осетией — можно будет забыть навсегда.
Для Абхазии
Россия предлагает Абхазии создать военный союз в буквальном смысле этого слова — агрессия против одной стороны будет рассматриваться как агрессия против другой.
Такого не предусматривает даже Договор о коллективной безопасности, где речь идет только о незамедлительных консультациях в случае угрозы одной из сторон. Россия предлагает сформировать объединенную группировку войск России и Абхазии, причем «в период непосредственной угрозы агрессии» и в военное время командующего группировкой назначает Москва. Унифицируются военные стандарты двух стран.
Стороны совместно охраняют грузино-абхазскую границу. Российско-абхазская при этом полностью открывается. По сути, российские пограничники переходят с реки Псоу на реку Ингури. Создается совместный полицейский координационный центр. На службу по контракту в объединенной военной группировке, пограничных войсках, координационном центре принимаются граждане Абхазии, имеющие российское гражданство.
Абхазское таможенное законодательство приводится в соответствие с нормами Таможенного союза и России, бюджетное и налоговое гармонизируется с российским. Российская таможня признает результаты контроля абхазской и наоборот. Другими словами, российские таможенные посты могут быть перенесены на внешние границы Абхазии.
За счет российской помощи зарплаты бюджетников и пенсии повышаются «с учетом уровня» зарплат и пенсий в Южном федеральном округе РФ. Гармонизируются с российскими система социального и медицинского страхования, а также законодательство о здравоохранении и образовании. Россия обеспечивает льготными лекарствами своих граждан, проживающих в Абхазии, причем оставляет за собой право проверять, насколько точные данные о льготниках предоставляет абхазская сторона. Если договор подписывается без изменений, Абхазия в значительной степени лишается своего суверенитета. При этом Сухум получит то, о чем давно просил: открытую границу с Россией и фактическую интеграцию в Таможенный союз. Плюс очевидные социальные преимущества.
Но в проекте договора есть еще одна статья. Ее почему-то комментируют меньше других, но она заслуживает, чтобы ее процитировали полностью. «Договаривающиеся Стороны примут дополнительные меры, направленные на поощрение и упрощение процедур приобретения гражданами одной Договаривающейся Стороны гражданства другой Договаривающейся Стороны, в том числе внесут изменения в законодательство Договаривающейся Стороны, гражданство которой приобретается». Речь об упрощении принятия российского гражданства жителями Абхазии и абхазского гражданства россиянами.
Именно абхазское гражданство — последний гвоздь, удерживающий абхазский суверенитет. Только граждане Абхазии имеют право владеть недвижимостью в стране, а земля, по Конституции, вовсе не может быть частной собственностью. Это всегда было одним из главных препятствий для прихода российских инвестиций — инвестор не хочет вкладываться в объекты, на которые у него заведомо нет права собственности. Два президента Абхазии, Сергей Багапш и Александр Анкваб, обсуждали снятие этого законодательного ограничения для россиян, но абхазское общество сопротивлялось такой перспективе. А одним из поводов для массовых протестов, которые в июне привели к отставке Анкваба, стало то, что он, по мнению протестующих, был слишком либерален в предоставлении абхазского гражданства грузинам, живущим в Абхазии. В Абхазской АССР абхазы составляли титульное меньшинство. В результате войны и массового исхода грузин из республики они добились доминирования, но, чтобы поддержать это доминирование, абхазской элите необходима более или менее жесткая национальная политика. Трудность в том, что такая политика блокирует экономический рост.
Предоставление абхазского гражданства россиянам означает быстрое изменение всего послевоенного порядка в Абхазии. Республику ждет приток инвестиций, переход активов в другие руки, радикальное изменение состава избирателей. Если перемещение российских пограничников и таможенников с Псоу на Ингури сотрет границу с точки зрения формальных процедур, то приток новых граждан сотрет ее фактически. Любопытно, что в проекте договора ориентиры социальных реформ в Абхазии привязаны к Южному федеральному округу. Во-первых, Москва не хочет ставить Абхазию в один ряд c республиками Северного Кавказа. Во-вторых, на выходе Абхазия может стать простым продолжением Краснодарского края.
Для Грузии
Результаты для Грузии понятны. Нынешнее положение дел в Абхазии, законсервированное на 20 с лишним лет после войны 1992-1993 годов, в принципе, сохраняло Тбилиси какие-то надежды. Теоретически абхазскую элиту можно было в чем-то убедить. Российское признание само по себе принципиально не поменяло положение Абхазии. Ее изоляция, инициированная Грузией, вполне эффективна. Например, абхазов так и не пускают в Евросоюз по российским загранпаспортам, сухумский аэропорт как был, так и остается закрытым. В самой Абхазии даже после признания Россией дела идут не блестяще, бедность никуда не делась, российским туристам местная экзотика прискучила, Москва оказалась не столь щедрой, как этого ожидали. Другое дело, если абхазская армия объединится с российской, на границе с Грузией встанут российские пограничные и таможенные посты, а в самой Абхазии появятся множество новых граждан с кровными интересами и с деньгами на ее земле.
Причем «мировое сообщество», к которому Тбилиси немедленно и безуспешно обращается в любых затруднительных ситуациях, скорее всего, вовсе ничего не заметит — на фоне Украины. А если и заметит, России это не помешает.
Поскольку Запад не признает присоединения Крыма, России в любом случае придется некоторое время жить с непризнанными границами. Тем временем договор с Абхазией может послужить образцом и для других непризнанных государств на постсоветском пространстве, по крайней мере, тех, которые граничат с Россией. Например, такой договор, не предполагающий аннексии, но вносящий полную ясность в геополитический статус территории, с радостью подписали бы Донецкая и Луганская народные республики.
Однако ключевое слово во всех этих прогнозах — «если». Похоже, в Абхазии договор может вызвать полноценный внутриполитический кризис, ровно потому что он предусматривает закрытие абхазского национально-государственного проекта в том виде, каком этот проект сложился за последнюю четверть века. Абхазская сторона критикует договор в общих словах. Возможно, после обсуждения в парламенте все изменится до неузнаваемости. Да и неожиданно, что именно в этом контексте прозвучало повторное приглашение грузинскому лидеру от Путина.
В ситуации есть неопределенность, и поэтому позволительно высказывать версии. Первая заключается в том, что Россия согласилась с разделительными линиями, которые возникли в Закавказье, и теперь хочет их зацементировать. Выражаясь биржевым языком, зафиксировать прибыль. Грузию не принимают в НАТО, каких-либо твердых гарантий безопасности ей Запад не дает. С другой стороны, сближение Тбилиси и Брюсселя — и как центра ЕС, и как штаб-квартиры НАТО — продолжается. Есть ли смысл дожидаться, пока в Грузии и в самом деле появится американская или натовская база? Притом что честного разговора с американцами по вопросам безопасности в постсоветском пространстве и Восточной Европе все равно не выходит. Москва могла посчитать, что нужно четко обозначить границы своего присутствия до того, как Закавказье станет регионом непосредственного соприкосновения с НАТО. Скорее всего, так оно и есть, но все же рискнем высказать и другую версию.
В августе 2008 года Михаил Саакашвили своими руками вынудил Россию признать независимость Абхазии и Южной Осетии, после того как вычеркнул из «соглашения Медведева — Саркози» пункт о международном обсуждении статуса двух бывших автономий Грузинской ССР. По сути, это обсуждение велось много лет до войны и могло долго продолжаться после. Но в Тбилиси решили, что дискуссии следует положить конец, и изобрели концепцию «оккупации» Россией двух республик. Эта концепция прекрасно отвечала задаче культивирования ненависти к России, а заодно снимала с Грузии всякую ответственность и за два конфликта, и за войну 2008 года. Но также полностью блокировала возможный диалог Тбилиси с Сухумом и Цхинвалом, попросту отказывая оппонентам в какой-либо политической субъектности: с оккупационными властями диалог не ведут.
С тех пор грузинская дипломатия ограничивается пропагандой взглядов Тбилиси на всех доступных международных площадках, бесплодными жалобами в Вашингтон и Брюссель и обвинениями в адрес России. Порой все это производит впечатление погони за формальными показателями: грузинские дипломаты с гордостью рассказывали, как добились в Генассамблее ООН принятия двух резолюций о возвращении грузинских беженцев в Абхазии и Южной Осетии в этом и прошлом годах. Резолюции никого ни к чему ровным счетом не обязывают, но стоили грузинской стороне срыва переговоров о возвращении беженцев, проводимых в рамках Женевских дискуссий.
Что будет?
После смены власти в Грузии ничего не изменилось. В Женеве, где грузинские представители регулярно встречаются с абхазскими, юго-осетинскими и российскими, позиция грузинской дипломатии осталась прежней. Грузия не идет даже на то, чтобы подписать совместную декларацию о неприменении силы. Открыты переговоры спецпредставителя премьера Грузии Зураба Абашидзе и заместителя министра иностранных дел России Григория Карасина. Но Карасин и Абашидзе по взаимной договоренности не обсуждают ни Абхазию с Южной Осетией, ни намерение Грузии вступить в НАТО. То есть сущностные вопросы в российско-грузинских отношениях.
Два года, прошедшие после поражения на выборах партии Саакашвили, во внешней политике Грузия потратила зря. Тбилиси по-прежнему исходит из фантомов «европейского выбора» и «атлантической солидарности», что приносит лишь символические дивиденды, и то не самой Грузии, а только ее политикам, которым, кажется, мнение чиновников из Брюсселя гораздо важнее интересов своей страны. Грузия утратила способность вести переговоры, превратившись в просителя или в жалобщика. Единственное зримое достижение — возвращение грузинских товаров на российский рынок, способное в этом году дать стране более 300 миллионов долларов. Но именно в отношениях с Россией Грузия не находит в себе силы сделать хотя бы шаг из политического тупика, в который сама себя загнала.
«Публичная оферта» Абхазии может быть принята или отвергнута. В конечном счете, Москва вправе поставить вопрос: как видит Сухум дальнейшее сближение с Россией и на что он готов пойти в этом сближении? Если на деле Абхазия не готова к решительным шагам и удовлетворена имеющимся, то Россия не возложит на себя чрезмерную ответственность за развитие и процветание республики.
«Публичная оферта» Грузии также может быть принята или отвергнута. Либо Тбилиси все же начинает переговоры по существу, — да, трудные и без гарантированного результата, — либо дальше наслаждается символическими плодами своего «европейского выбора». Важно лишь понять, что никто не ждет нерасторопного. Опыт подсказывает, что третьего приглашения может и не быть.